Книга Кот госпожи Брюховец - Елена Басманова

– А что говорят эксперты? – Мура подняла на прекрасного грека горящий синий взор.

– Наши, греческие, считают, что экземпляр очень хорошей сохранности, – ответил с улыбкой довольный гость. – А ваши, столичные, еще не видели. Надеюсь, господин Глинский скажет свое веское слово. Вчера, еще до цирка, я с ним договорился об экспертизе.

– О! Не смею препятствовать вашим историческим подвигам. –Профессор отошел от кукольной мумии и опустился в кресло.

– Я выручу за нее большие деньги, – сказал самодовольно грек и бережно накинул на свое сокровище невесомый белый покров.

– Эрмитаж его купит с большим удовольствием, не сомневаюсь, – поощрил грека Муромцев, избегая взгляда потрясенной дочери.

– Видите ли, – грек бережно закрыл коробку черной крышкой, – в этом не сомневаюсь и я. Однако ж откуда Эрмитаж возьмет такие деньги, которые я собираюсь запросить за свою уникальную находку? Мой двоюродный брат семь лет назад предлагал Эрмитажу тиару Сантафернис. Брат ведет раскопки под Очаковым, великий специалист. Отказались, и тиара уплыла в Париж. Полкило золота! Теперь известный цирк и музей Барнума и Эшли в Нью-Йорке обговаривает с Лувром условия продажи.

– Да, я читала в газете, американцы предлагают за тиару двести пятьдесят тысяч франков. – Голос Муры дрожал, ее щеки горели. – Эрмитаж такими средствами для закупки экспонатов не располагает.

– Вот то-то и оно, – улыбнулся грек. – Я рассчитываю после экспертизы господина Глинского продать мумию какому-нибудь состоятельному коллекционеру.

– Но тогда она станет недоступной для ученых! – заявил профессор.

– Не огорчайтесь, – утешил хозяина дома красавец, – на их век мумий хватит. Да и эта недолго проскучает в частной коллекции, разорится богач, наследнички продадут за бесценок музею или подарят. И рядом с фараоном Аммен-Хеюбом будет лежать его сын Аммен-Хофис... Малый погиб за триста лет до Троянской войны – так утверждает Туринский папирус.

– А еще говорят, что большинство греков не знают, когда была Троянская война и когда жил Гомер, – хмыкнул Николай Николаевич и решительно добавил: – Я не вижу причин откладывать вашу поездку в Эрмитаж.

Мура, доселе погруженная в глубокое молчание, машинально направилась к себе в комнату за шляпкой и ридикюлем, господин Ханопулос осторожно поместил коробку под мышку.

– Однако, господин Ханопулос, я должен быть уверен...

– Да, да, уважаемый профессор, не сомневайтесь! – воскликнул воодушевленный коммерсант. – Ваша дочь-красавица, равная самой Афродите, будет под надежной защитой. Обязуюсь к обеду привезти Марию Николаевну домой.

Мура задерживалась. Профессор успел ответить на телефонный звонок, обменяться любезностями с экзотическим гостем, недоумевая в душе, почему так много времени требуется, чтобы прилепить к голове шляпку. Наконец дочь явилась, нежная голубизна незабудок на белой широкополой шляпе подчеркивала мрачную синеву глаз, тоненькие ноздри прямого носика слегка трепетали. Господин Ханопулос топтался, не сводя с девушки обожающего взора. Молодые люди готовы были покинуть гостиную, но Николай Николаевич задержал их.

– Маша, звонил доктор Коровкин, просил передать на словах. Во-первых, следователь Вирхов напал на след организатора взрывов. А во-вторых, он спрашивает, как идет твое расследование?

Грек выпучил золотисто-оливковые глаза и беззвучно зашевелил губами.

– Вы, господин Ханопулос, вероятно, не знаете, что моя дочь занимается сыскным делом, – со скрытой усмешкой пояснил профессор, – по патенту, выданному Вдовствующей Императрицей. А что ты расследуешь, Маша, если не секрет?

– Секрет, – еле слышно произнесла Мура, не сводя странного взора с блистательного грека.

Профессор заметил, что дочь необычно бледна, но никак не думал, что после раздавшегося в дверь звонка она упадет в обморок.

Глава 27

Доктор Коровкин проснулся в этот день поздно – и сразу же вспомнил финал вчерашней ночи. Розоперстая богиня зари Эос на сверкающих крыльях неслась по миру, открывая все новые и новые врата лучезарному богу Солнца. Окрасив алым светом блеклое северное небо, она одарила своим благосклонным сиянием и странную картинку. Не открывая глаз, доктор заново, как бы со стороны, переживал происшедшее.

Рано утром на южной окраине Петербурга из коляски высадились трое: плотный, невысокий мужчина с плоскими белесыми бровями и массивным подбородком, светловолосый юнец сжалобно торчащей из крахмального воротника тонкой шеей, с золотистыми, не придававшими ему солидности усиками, и утомленный господин с русой шевелюрой, с серыми глазами и ямочками в уголках рта. Извозчик выгрузил из коляски неопределенной формы мешок.

Постояв у края дороги, трое мужчин двинулись через пустынный луг к пролеску. Роса пропитывала влагой их башмаки, но они не обращали на это внимание. Мешок волок за собой юноша, иногда его подменял молодой человек с серыми глазами. Они долго бродили вдоль опушки, пока не обнаружили то, что искали. Юноша с видимым удовлетворением бросил надоевшую ношу около полусгнившего пня. Осмотревшись, мужчины развязали мешок и достали оттуда квадратную деревянную колобаху: через просверленное посредине ее отверстие была продета толстая веревка с замысловатым узлом. Массивную деревяшку пристроили на пень, свободный конец веревки перекинули через сук могучего дуба и потянули ее. И сук, и веревка выдержали испытание: колобаха, покачиваясь, приподнялась над пнем на высоту около полутора футов. Молодые люди, не выпуская свободного конца веревки, отошли саженей на шестьдесят и дали сигнал пожилому господину. Тот бережно достал из-за пазухи продолговатый плоский предмет и так же бережно положил его в выемку древесного пня, прямо под недвижно зависавшую над ней колобаху. Затем вытер пот со лба и быстрым шагом направился к спутникам. Укрывшись за толстыми стволами берез, совершители отпустили веревку. Взрыв был ужасен, колобаха и пень разлетелись в щепки...

Клим Кириллович содрогнулся – ведь адская машинка предназначалась ему! Он мог погибнуть и никогда больше не увидеть Муру... И Брунгильду, и тетушку Полину, и всех, всех, всех...

Он замотал головой, отгоняя страшные видения, и вскочил с постели. Все! Довольно! Надо наконец прервать дурную бесконечность и немедля ехать на дачу! Отдохнуть на природе, в кругу близких и родных людей, насладиться фортепьянным искусством милой Брунгильды...

Клим Кириллович и помыслить не мог, что в это самое время прелестная пианистка пребывала не на «Вилле Сирень», а в городской квартире на Васильевском...

– А ты немного похудела, Мурочка.

Старшая дочь профессора Муромцева смотрела на младшую сестру со странным выражением красивого, словно изваянного из каррарского мрамора лица.

Брунгильда Николаевна со всевозможным тщанием стремилась скрыть неприятное чувство. Когда они с матерью переступили порог городской квартиры, они застали профессора и бледную Муру в обществе прекрасного незнакомца. Он был воистину ослепителен; равнодушно скользнул взглядом по осиной талии и хрупкой шейке златокудрой барышни, привыкшей к всеобщему восхищению, и откланялся. Заученные движения точеного подбородка не произвели на молодого человека никакого впечатления.