Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

– Я… рад служить! Всем сердцем и душой! Жизньотдам за вас! И… за государство. Располагайте мною как заблагорассудится!

– Спасибо, Васенька, – прошептала Юлия,донельзя растроганная теми же самыми словами, которые прежде смешили ее доколик, и ежели б сейчас случился рядом поп, а Васенька осмелился бы повторитьсвое предложение руки и сердца, – ей-богу, пошла бы с ним под венец, не чаяискать другой любви, чем та, которая так и изливалась Васенькиными пламеннымивзорами!

Но миг прошел, случай был упущен: очарованиенарушил встревоженный голос Ванды:

– Проше пана… здесь ли графиня Чарторыйская,хозяйка?

Васенька взглянул подозрительно, и Юлияпоспешила защитить Ванду:

– Моя подруга и спасительница, пани Ванда… –Она замялась, не зная фамилии этой загадочной особы. Не сказать ли –Сокольская? Но с губ нейдет это имя, да и, может быть, у Ванды есть причиныкаждому-всякому его не открывать? А ведь и верно: Зигмунд Сокольский навернякаодин из лидеров мятежников, а значит, враг русским. И жене его открытьсянебезопасно! Ох, Юлия, что же ты наделала: вознамерилась всем существом своимпредаться врагу Отечества?! Эта догадка уколола ее, будто раскаленная игла, инаполнила таким презрением к себе, что она враз обессилела и уже едва слышалаответ Васеньки, что мадам Чарторыйская и ее фрейлины (он так и сказал,ей-богу!) пребывают в полном здравии, никаких обид и притеснений им непричинено, как раз собираются ужинать.

– Вот и прекрасно, – обрадоваласьВанда. – С ними мы и откушаем!

Юлия поглядела на нее в недоумении. Еслипамять ей не изменяла, Ванда что-то говорила о своем знатном, хоть и обедневшемроде, но, право, надо быть кем-то большим, чем бывшая лектриса и бывшаяпроститутка, чтобы рассчитывать на приглашение за стол женщины древнейшейфамилии! Но Ванда безмятежно улыбнулась:

– Эльжбета – моя кузина, так что несомневайся: прием нам будет оказан самый радушный. И мы наконец-то сможемпринять ванну!

В голосе ее прозвучало такое вожделение, чтоЮлия, которую с недавних пор при слове «ванна» пробирал озноб, не посмелаперечить и пошла за подругою, бросив на прощание благодарный взгляд Васеньке,который вновь заверил ее, что с рассветом верховой повезет в ставку известие:дочь генерала Аргамакова нашлась!

* * *

Навидавшись убожества и обветшалой помпезностив замке дракона Жалекачского, Юлия была несколько ошеломлена роскошью домаграфини Чарторыйской. С одного взгляда ощутила она великолепие просторногопарка, где мелькали затейливая беседка, грот, храм, ручеек с перекинутым черезнего ажурным мостиком, с видневшимися вдали оранжереями, с прелестныманглийским домиком на холме среди лип, с гипсовыми статуями, блестевшими средиподстриженных акаций… Такие же статуи, и оранжереи, и английский домик, имостики, и лужайки, холмики, гроты, куртины… – все точно такое же роскошноебыло в имениях у Аргамаковых: что здесь, в Польше, на юге, что в любимомнижегородском Любавине, а потому Юлия почувствовала себя как дома. Убранствокомнат, их расположение тоже показалось ей знакомым и весьма красивым… Темболее неприятно поразила внешность хозяйки и ее фрейлин.

Графине Эльжбете Чарторыйской было не менеесорока, а выглядела она еще старше. Верно, лиловый, сиреневый цвет,преобладавший в убранстве комнат и в ее одежде, был ее любимым цветом, носказать, что он ей не шел, – значило не сказать ничего! Ибо от него кожаграфини казалась сиво-бледной, светлые глаза – безжизненными, а весь облик –тусклым и как бы подернутым сиреневой пылью. Две бездомные тетки, увядшиестарухи, тоже были облачены в сиреневое и являли собою такую выразительнуюкартину самого ближайшего будущего графини, что всякая другая женщина прогналабы их незамедлительно. Впрочем, они были только блеклыми тенями, бессловеснымиприживалками госпожи и даже ели в самом конце длинного роскошного стола, в товремя как нежданные гостьи сидели рядом с графинею.

Юлия несколько удивилась, не увидев за столомкомандира полка, стоявшего в имении: во всяком русском доме он непременноприсутствовал бы при господской трапезе! Но тут же недоразумение разъяснилось:отряд (а не эскадрон, как вначале решила Юлия), выдвинувшийся c разведкою, вимении не стоял, а лишь заехал передохнуть и дождаться встречи с другим такимже малым отрядом, чтобы поутру двигаться дальше. Понятно, что поручик ВасенькаПустобояров был мелкой сошкою в сравнении с графиней Чарторыйской, а все ж Юлиипоказался апломб хозяйки слишком уж демонстративно-оскорбительным. Впрочем, онауже имела возможность убедиться в том, что делает с человеком польский гонор,да и что ей причуды графини, если в ее доме предстояло провести всего тольконочь, а утром вместе с Пустобояровым ехать в русский лагерь! От одной надеждына это Юлия готова была всем все простить, и огорчала ее только неминуемаяразлука с Вандой и то, что подруга уже с ней как бы распростилась. Во времяужина, за которым подавали обливную рыбу, телятину с желеем и превкусный компотв хрустальных чашах, Ванда на Юлию и не взглянула, и не столько ела, сколькобеспрерывно беседовала с хозяйкой – почему-то на немецком, да еще оченьбыстром, к вящей досаде Юлии, которая даже и медленного не знала: немецкий ейне давался нипочем, сопротивлялся свирепо, так что она с охотою его бросилаучить еще пять лет назад и взамен взялась за итальянский. А из немецкогоосталась в памяти единственная фраза, почему-то пленившая ее красотою звучания:«Варум хаст ду дас ауген шайден?» – «Почему твои глаза затуманились?» – нооткуда эти слова, чьи глаза и почему они затуманились, по сю пору оставалосьдля нее загадкою. Вот она и повторяла мысленно «Шайден… шайден…», с некотороюдолею обиды слушая болтовню, от которой лицо ее подруги загорелось возбужденнымрумянцем, а глаза начали блестеть. Ванда вдруг резко, внезапно похорошела,вновь сделавшись похожей на обольстительную Ружу из Цветочного театра.

Это наполнило душу Юлии некоторой ревностью,лишний раз напомнив, что она была для Ванды только неприятной обузою (вдобавоклюбовницей ее мужа!), а потому та вне себя от восторга в предчувствиирасставания.

Ощущая себя чужой и никому не нужной, онанатянуто поблагодарила за ужин, сухо пожелала спокойной ночи Ванде, котораяответила весьма небрежно, так была занята беседою, и отправилась в отведеннуюей комнату – брать ванну и спать.

* * *