Книга Игуана - Альберто Васкес-Фигероа

Тот лишь приоткрыл глаза.

— Я хочу есть, — прошептал он.

— Ну ты подумай! Как остроумно! — насмешливо произнес Оберлус. — Хочешь есть. Тоже мне удивил. Все хотят есть, потому что вот уже три дня, как наша красавица на руле слопала последнюю картофелину.

— Я умираю, — тихо всхлипнул Феррейра. — Но я не хочу умирать, потому что знаю, что ты меня съешь. — По лицу его катились слезы. — Ты этого ждешь. Я видел, как ты на меня смотришь, и читаю это в твоем зверином взгляде. Ты собираешься меня съесть. Я знаю, ты на это способен.

Игуана Оберлус не ответил и продолжил грести, а Малышка Кармен с трудом приподнялась на локте.

— Ты в самом деле это задумал? — проговорила она. — Собираешься его съесть? Ты что, на это способен?

Он только посмотрел на нее, и его глаза показались ей еще более холодными и нечеловеческими, чем когда-либо.

— Боже праведный! — сказала она. — Ты ведь действительно на это пошел бы. Или он, или я, кто раньше умрет, верно? Ты способен на что угодно, лишь бы добраться до проклятого берега. — Она махнула рукой по направлению движения лодки. — Но разве ты не понял, что он не существует? Я же тебе уже сказала… Нет никакого востока. Море поглотило материк, земля исчезла, и остались только мы трое, обреченные плыть в лодке до скончания века. Почему ты не хочешь мне верить?

— Я тебе верю, — сказал он, запинаясь, утомленный постоянной нагрузкой. — И если вместо того, чтобы там валяться, ты сидела бы здесь, на веслах, ты в это поверила бы еще больше. Уже больше ничего не существует, только море, но, залив землю, оно стало неглубоким и тебе будет едва по задницу. Почему бы тебе не нырнуть и не проверить?

— Потому что, если бы я нырнула, а оно оказалось бы еще глубоким, ты не смог бы меня съесть, — ответила она. — Почему бы тебе самому не нырнуть?

Оберлус собрался было ответить, но, похоже, понял, что ему недостает сил, чтобы одновременно разговаривать и грести, и продолжил свое дело, уже казавшееся ему бесполезным: постараться сделать так, чтобы вельбот продвигался — все время на восток — хотя бы на несколько сантиметров.

Пленники вновь погрузились в дремоту. Малышка Кармен откинулась на тюфяк, а португалец Феррейра, вытянувшись на своей скамье, все шире открывал рот при дыхании, словно ему стоило изнурительного усилия протолкнуть воздух в легкие.

Игуана Оберлус пристально его разглядывал.

Спустя приблизительно четыре часа португалец вновь пробормотал, будто во сне:

— Я хочу есть.

И это были его последние слова. Он склонил голову на борт лодки, замер и совсем перестал дышать.

Когда у Игуаны Оберлуса больше не осталось сомнений в смерти Феррейры, он положил на борта весла, очень осторожно, чтобы они не упали в воду, и не спеша достал нож.

Малышка Кармен смотрела на него с ужасом.

— Ты собираешься его есть? — спросила она, будучи почти не в состоянии выговаривать слова.

Он покачал головой:

— Нет, в этом ведь нет никакой необходимости. — Он обвел рукой пространство вокруг себя. — Мы наверняка находимся недалеко от берега. Это не то, что открытое и глубокое море. Здесь внизу где-то должна быть рыба. Я его использую как наживку.

— Ты способен использовать человека в качестве наживки? — изумилась она — Ты что, не испытываешь почтения к мертвым?

Он посмотрел на нее так, словно она была самым глупым из живых существ, и ответил:

— Еще меньше, чем к живым. В любом случае, его в конце концов съедят рыбы. Подай-ка мне сюда крючки. Они вон в том деревянном ящике.

Он нагнулся над мертвецом и с абсолютным спокойствием вспорол ему живот сверху вниз, обнажив внутренности. Запустил руку в брюшную полость и без отвращения и гримас, отодвинув в сторону кишки, извлек печень, которую отсек в два приема.

— Вот это они лучше всего едят, — пояснил он. — И не делай такое лицо. Зачем мертвецу печень? А тебе следует молиться, чтобы клевало, потому что в противном случае я заставлю тебя съесть его руку. Я намерен довезти тебя до берега живой — ты меня слышишь? Мы выживем во что бы то ни стало.

Рыба клевала.

Не одна и не две, а дюжины, потому что, как только лески ушли в глубину, на сорок саженей, всевозможная рыба всех размеров и самых разных видов накинулась на кровавую приманку, жадно ее заглатывая.

Воспрянувший духом Игуана Оберлус выгрузил на дно лодки свой богатый улов и прекратил резать на мелкие кусочки неостывшую печень покойного Феррейры.

Выкинул то, что осталось, за борт, а затем сбросил в воду мертвеца, наблюдая за тем, как тот постепенно удаляется, подталкиваемый течением, и тонет. Наконец показал свою добычу Малышке Кармен, которая все это время хранила молчание. Она настолько ослабела, что даже не могла выразить радость по поводу того, что скоро будет есть.

— Видишь? — сказал Оберлус — Проблемы кончились. Никто никогда не сможет обвинить нас в людоедстве.

— Не знаю, что и хуже, — ответила она. — Я могла бы понять, если бы ты съел беднягу, подталкиваемый голодом и необходимостью выжить. Но это! Хладнокровно использовать его как наживку. Это отвратительно! Бесчеловечно, преступно и отвратительно.

Оберлус, который бережно опустил двух еще живых рыбок в ведро с морской водой, взглянул на нее с презрением.

— Ты никогда не научишься, — сказал он. — Ну, положим, стал бы я есть этого типа, послезавтра он провонял бы, мне пришлось бы выкинуть остатки, и через три дня мы снова подыхали бы с голоду. — Он показал на рыбу. — А вот так, часто меняя воду этим двум, мы сохраним их живыми, и через пару дней они, в свою очередь, послужат нам наживкой, и мы сможем наловить еще, и так до бесконечности. — Он соединил руки ладонями кверху. — Здесь идут дожди и ловится рыба, мы можем продержаться несколько месяцев. — Он указал пальцем в ту сторону, где тело португальца уже исчезло с поверхности. — Какая разница, съедят ли его рыбы сразу целиком или начнут с печени?

— Ты просто чудовище!

— Тоже мне новость!

Ловким движением он вспорол крупного горбыля, отрезал ему голову и вынул внутренности, после чего протянул ей тушку рыбы услужливым жестом официанта.

— Ешь! — приказал он. — Жуй медленно и глотай сок, если сразу не сможешь проглотить мясо. Восстанавливай силы, потому что единственное, что нам сейчас требуется, — это силы. — Он махнул рукой в сторону носа лодки. — Хотя ты мелешь чепуху и уже не веришь, но там, впереди, на востоке, хочешь ты этого или нет, находится материк. И я собираюсь до него доплыть, несмотря на то что теперь мне придется грести в одиночку.

Он вспорол другого горбыля, отрезал кусок мякоти — белой, твердой и трепещущей, — отправил себе в рот и начал жевать с сосредоточенностью человека, полностью осознающего, что он выполняет ритуал, от которого зависит его жизнь.