Книга Ушелец - Максим Хорсун

…Вскоре Раскин сделал еще одно открытие. «Небиро» совершал межзвездные прыжки без гиперпространственного модуля. Как в корпус скромного транспортника вместился комплекс перемещения и при этом осталось жилое пространство плюс — место для орудий? Но, с другой стороны, смогли же кухуракуту на Забвении за считаные часы построить стационарный портал. Пусть даже одноразовый.

Обладая подобными технологиями, молодое государство Лендлордов, — если ему будет суждено пережить осаду Сектора Веги, — сможет на равных вести переговоры с аппаратом «старшей сестры» — Солнечной Федерации…

Большую часть времени на пути в Сектор Веги Раскин проводил в кают-компании вместе с Вероникой. Элдридж была, что называется, «капитан без корабля» и чувствовала себя не в своей тарелке. В рубку «Небиро» Стрелочник ее не приглашал, вообще Раскин заметил, что в рядах «сине-черных» царит патриархальный строй и Вероника была единственной «женщиной-коммандос» на борту грозного транспорта. Находиться в общей казарме она желания не испытывала и могла там вовсе не появляться, у нее, как и у Раскина, была своя каюта в жилой секции.

От Вероники Раскин узнал, что кухуракуту используют силы Лендлордов для обороны так называемых входящих планет. На них располагались станции удаленного контроля гиперпространственными ингибиторами, которые позволяли дружественным кораблям совершать квантовые переходы внутрь закрытого космоса Сектора Веги. Основные сражения происходили среди звезд и на поверхности этих, как правило, безжизненных миров. Станции были мобильными и периодически перемещались с планеты на планету, в общем, кутерьма была еще той. Однако каждая «входящая планета» являлась ключом от всего Сектора Веги, поэтому флоты Треугольника рыскали от звезды к звезде в поисках этих порталов. Обнаруженная станция под прикрытием кораблей Лендлордов перемещалась в другой уголок приграничной зоны, и так продолжалось уже не один год.

— Тушенка, сгущенка, какао! Тушенка, сгущенка, крупа! — слышался бодрый голос Павло. Молодой «сине-черный» бродил по коридорам «Небиро», с настырностью одесских рыночных зазывал оглашал их тесное пространство криками и стучал кулаком в двери кают.

— Гордон вернулся на Землю в середине десятых годов, — рассказывала Вероника, когда в пиалах дымился неизменный зеленый чай; Раскин сразу обратил внимание, что она называет Элдриджа по имени, а не «отец». — Тогда еще не было спор. Вернее, они были, но не высовывали носа за порог дипломатических учреждений… Вот тогда я с ним встретилась впервые. Училась на третьем курсе в калифорнийской летной академии имени Нейла Армстронга. Гордон пришел в сопровождении декана на середине лекции. Пристроился на последнем ряду и до конца занятия не сводил с меня глаз. Лысый, как и ты. Сморщенный. В сереньком пиджаке. Я не знала, куда себя деть. Мне стало страшно — этот человек походил на толкиеновского Голлума, надевшего костюм.

Раскин, как ни старался, не мог представить Элдриджа ни лысым, ни сморщенным. Ни в сереньком пиджачке. В его воспоминаниях Гордон оставался белозубым, широкоскулым, стройным здоровяком — самым высоким мутантом из их поколения.

— Аудитория хихикала понемногу. Академия у нас женская, сам понимаешь… — Вероника сбилась. Продолжила, переведя дух: — А я считала, что мои родители были геологами и погибли на Меркурии. Глупо, правда?.. Его познакомили со мной на перерыве… Меня отпустили с занятий до вечера. Я была в шоке… Меня родила суррогатная мать, — призналась Вероника минутой позднее. — Какая-то женщина предоставила неугомонным экспериментаторам свою матку за… за… за, как ты думаешь, сколько?

Раскин развел руками.

— Вот и я — не знаю, — продолжила Вероника. — Хотелось бы выяснить. Я пыталась «пробить» через Шнайдера, но тот сказал, что до сих пор все засекречено. В ее яйцеклетку впрыснули… донорский сперматозоид. Наверняка выбирали под микроскопом самый активный… Знаешь, я когда-то думала, что все дети живут как я — в закрытых интернатах. И их окружают заботливые дяди и тети в белых халатах. Со шприцами, зондами, фибросканерами. И, когда вырасту, я тоже надену белый халат. Круг жизни замкнется. Я стану делать с малышами то же, что делали когда-то со мной. Я плакала по ночам, думая о таком будущем.

— Не лезь в бутылку, Вероника, — грубовато отозвался Раскин. — Сегодня ты — полноценная личность, гражданка Федерации, у тебя высшее образование…

— В Секторе Веги это не имеет значения! Понимаешь, они хотели посмотреть, что получится, если скрестить мутанта с критическим коэффициентом изменений и обыкновенную женщину; они не ждали, что выйдет какой-то прок, — просто хотели посмотреть, и…

— А это тем более сейчас не имеет значения.

— Подумаешь: папаша сосредоточился и «наточил» в мензурку три кубика по просьбе научного сотрудника Колониального командования…

Раскин поморщился, услышав из ее уст лексику Павло.

— …а мать, едва отошла от «кесарева», наверняка спустила гонорар в первом же баре.

— Подумаешь… — с улыбкой согласился Раскин.

— Прошло столько лет, и вот Гордону — ветерану Большого Космоса и пенсионеру — взбрело в голову поглядеть, что же проросло из его посева!

— Подумаешь!

— Действительно, — кто бы мог подумать? — принять участие в жизни этой вполне взрослой и самостоятельной девушки!

— Ну, Вероника, — это же так естественно…

Нет больше человечества в том понимании, что существовало в прошлом веке. Сгинуло. Есть сообщество существ, выведенных для определенных целей. Пусть даже в целях познания, как Вероника. Некий всеземной организм, сродни в своей аморфности Обигуровской споре. Омерзительный, словно крысиный король. И не стоит винить в его возникновении инопланетную экспансию, — люди сами выбрали путь самопреобразования. Кто знает? Может, сменится несколько поколений, и то, что сегодня делается путем грубого вмешательства в гены, встанет на естественные «рельсы». Мутанты будут плодить мутантов; появятся на свет люди с крыльями, с рогами, с чешуей… Какие еще приспособления понадобятся, чтобы чувствовать себя вольготно в незанятых экологических нишах пока необитаемых планет?

И эти «новые люди» наверняка постараются скорее забыть, что их предки были… прямоходящими теплокровными уродцами с четырьмя — со всего четырьмя! — конечностями.

…Два существа, которых можно было назвать людьми с большой натяжкой, восторженно совокуплялись в крошечной каюте с узкой даже для одного человека койкой…

Она не была модифицированной, как Раскин, как Шнайдер или как Гордон Элдридж. Она была обыкновенным, лишенным выбора мутантом. Жертвой эксперимента, «браком», полученным в результате использования искаженного генетического материала штурмового колонизатора первого поколения.

Правда, чтобы об этом узнать, ее нужно было увидеть без одежды.

Вероника спала, запрокинув голову. Раскин заботливо поправил на дочери Гордона Элдриджа одеяло. Пусть правда о том, какая она на самом деле, не откроется никому. Кроме него. И тех звезд, что наблюдали за ними сквозь смотровую «щель».