Книга Испанская серенада - Дженнифер Блейк

Рефухио и прочие вернулись, когда уже совсем стемнело. Их появление сопровождалось скрипом несмазанных колес телеги и ревом мулов. Пилар с мрачным удовлетворением убедилась, что они еще ничего не предприняли для спасения Висенте. Она лежала, слушая, как мужчины покрикивают на животных, пытаясь загнать их в стойло. Затем все стихло.

Дверь спальни, слегка скрипнув, приотворилась. Рефухио скользнул в комнату. Он не принес с собой свечи, но и в темноте двигался быстро и уверенно. Пошуршав немного одеждой, он лег, и кровать прогнулась под его весом.

Пилар лежала не шевелясь, отодвинувшись к самому краю постели. Она крепко зажмурила глаза и старалась дышать медленно и ровно — вдох, выдох, вдох, выдох. Она хотела только одного — чтобы ее оставили в покое, и Рефухио, как бы повинуясь ее желанию, даже не придвинулся к ней. Через несколько минут его собственное дыхание стало глубоким и спокойным. Пилар почувствовала громадное облегчение и наконец расслабилась. Скоро она заснула.

Проснувшись утром, Пилар обнаружила, что Рефухио рядом с ней уже нет.

Трудно было поверить, что Пасха была совсем близко. Во время их морского путешествия время, казалось, застыло на месте. А теперь, получается, зима уже позади. И сегодня Страстная пятница. Донья Луиза собиралась на утреннюю службу в церковь Сен-Луи, после того как посетит губернатора. Слегка потрепанный кабриолет отыскался на заднем дворе за хлевом. А рядом с еще одним сараем-развалюхой обнаружили одиноко пасшуюся лошадь. Словом, донья Луиза могла с шиком прокатиться до города и предложила Пилар составить ей компанию.

Пилар с радостью ухватилась за эту возможность вырваться из дома. Она очень тщательно оделась, выбрав серое платье с белым корсажем и накинув на голову белую мантилью. Когда она забралась в двухместный экипаж и уселась рядом с доньей Луизой, ее лицо выражало отчаянную решимость.

По традиции церковная служба в этот день не сопровождалась колокольным звоном. В церкви царила благочестивая тишина. Пилар с подобающим доброй католичке жаром произнесла несколько молитв, но мысли ее были далеко отсюда, и думать о спасении души было некогда. Она почти не слушала того, что говорил священник, и не замечала убогого убранства церкви. Правда, на миг ее внимание привлекли несколько деревянных фигур святых. Но они были так аляповато раскрашены и так чрезмерно облиты позолотой, что невольно наводили на размышления о мирской суете.

Когда женщины вышли из церкви, Пилар оставила донью Луизу одну, объяснив, что у нее остались кое-какие дела в городе. Такой поворот событий пришелся Луизе совершенно не по вкусу. Она ни за что не хотела отпускать Пилар, пока та не скажет определенно, куда собралась. Не обращая внимания на протесты вдовы, Пилар умчалась от нее в приподнятом настроении.

Наконец-то она доберется до отчима. Правда, она чувствовала себя немного странно. Цель была близка, но это одновременно радовало и пугало. Однако Пилар старалась убедить себя, что не боится встречи с отчимом. Да, он совершил много преступлений и стал причиной несчастий для многих людей. Но саму Пилар ему не удалось ни сломить, ни подчинить своей воле. Не то чтоб этот орешек был ему не по зубам, просто Пилар всегда была очень осмотрительной и осторожной. Дон Эстебан предпочитал, чтобы другие исполняли за него черную работу, требующую значительных усилий, а сам он при этом оставался в стороне. Не в его привычках было подвергать свою жизнь опасности, и потом, он всегда очень ловко заметал следы. Ни одна живая душа не должна была узнать, что именно он стоит за всеми этими преступлениями. Даже тень подозрения могла положить конец его карьере. Вот почему ему так мешала Пилар и все те, кто догадывался, что смерть ее матери была насильственной, и мог это доказать. Но у Пилар хватило ума не подавать виду, что она в чем-то подозревает отчима. И только поэтому она осталась в живых, она это точно знала.

Дом дона Эстебана, который показал ей какой-то прохожий, в точности соответствовал описанию Рефухио: выбеленные стены, деревянная крыша, потемневшая от времени, оконные переплеты и ставни выкрашены в зеленый цвет. Участок улицы перед домом напоминал небольшое болотце. Посреди него, там, где было поглубже, плескалась вода, смешанная с помоями. В общем, картина была довольно унылая. Изнутри не доносилось ни звука, ставни были закрыты. Похоже, хозяина не было дома.

Не зная, чем заняться, Пилар неторопливо прохаживалась по дощатому тротуару и обдумывала дальнейший план действий. Нужно было вести себя очень осторожно. Она вовсе не хотела подвергать опасности жизнь Висенте, хотя Рефухио и обвинил ее в этом.

В дверях соседнего дома показался мужчина. Сразу было заметно, что это какой-то крупный городской чиновник. Он держался с достоинством, в руках у него была трость с золотым набалдашником — все говорило о том, что человек этот был небедный. Он обернулся и сказал что-то женщине, вышедшей из дома следом за ним. Она была одета в бархатное платье и кокетливую кружевную шляпку. Пухленькие пальцы были унизаны кольцами. Наверняка это была его жена. Супружеская пара свернула вправо, туда, где стояла небольшая домашняя часовня, внутри которой находился алтарь, украшенный по случаю праздника кружевным покровом. Горели длинные восковые свечи в серебряных подсвечниках. На стене висело великолепное резное распятие. Сразу было видно, что часовня находилась в зажиточной части города.

На этой же стороне улицы располагалась аптека, на витрине были выставлены баночки и скляночки с разными снадобьями. Пилар миновала аптеку и побрела дальше. Ей пришлось обогнуть подгулявшую компанию, которая высыпала из кабачка. Там, у стойки, выстроилась целая батарея бутылок. Здесь было и каталонское вино, и кубинский ром, который называли «агуардьенте», и французское бренди, широко известное как «живая вода». Сразу за питейным домом находилась ювелирная лавка.

Пилар зашла туда и начала разглядывать побрякушки, лежащие на прилавке. Это были застежки из золота и слоновой кости, веера с костяными ручками, кольца и сережки с драгоценными камешками. Продавец клялся, что все это привезено из самой Фракии. Тут были и тончайшие кружева ручной работы, и тросточки с золотыми набалдашниками. Большинство продавцов жили при магазине, поэтому воздух то и дело оглашался плачем младенцев и руганью их матерей. Между домами были разбиты небольшие садики, где деревья тянули к солнцу свои зеленые ветви, радовали глаз яркие цветочные клумбы и красовались высаженные на грядках овощи, которые росли как на дрожжах в этой плодородной почве.

Повсюду слышалась французская речь. Испанская звучала очень редко. Названия магазинов были написаны по-французски, уличные музыканты наигрывали французские мелодии. Еда, которая готовилась на кухнях, источала французский аромат. Испанского здесь было очень мало. И нетрудно понять почему. Три четверти населения Луизианы были французами по происхождению, несмотря на то что уже двадцать пять лет эта земля была испанской колонией. Большинство тех, в чьих жилах текла испанская кровь, были мужчины, которые, прибыв сюда, брали в жены француженок. Даже сам губернатор не был исключением. Дети с колыбели слышали французский язык, ели французскую пищу, в школах их обучали учителя-французы. Но испанское правительство это ничуть не беспокоило. Новый Орлеан был важным стратегическим пунктом, поэтому необходимо было сделать его жителей счастливыми и довольными жизнью. И если они не желали привыкать к испанским порядкам — значит, так тому и быть. Вот поэтому-то Новый Орлеан и не был похож на другие колониальные города, и в особенности на Гавану.