Книга День мертвых тел - Николай Иванович Леонов

здесь лишь по несколько дней в году. Обои были светлыми-светлыми, на пороге ютился уютный, не успевающий запачкаться, коврик. На кухонном столе, видневшемся от двери, стояла брошенная посуда — разноцветная, из яркого, в цветах, стекла. Одна тарелка разбилась и веселыми обломками радуги лежала на светло-сером полу. Имелись кровать и шкаф, один стол и один стул. Два раскрытых чемодана, зеленый и фиолетовый, в одном аккуратно уложенные белые футболки в прозрачных индивидуальных упаковках. В другом — ворох вещей на смену. И над всем этим плыл сладкий запах, похожий на ацетон или химический коктейль больничных палат.

— Хлороформ, — подытожил Гуров.

— Хлороформ, — согласился Сизый, пройдя дальше. — А вот и кровь.

Они стояли над разбитой тарелкой, глядя на кровавые разводы на линолеуме, пока Гуров не произнес:

— Все. Все, что можно здесь увидеть, мы увидели. Пойдем на улицу, не то задохнемся.

На улице, в машине, окруженные праздничной, живой темнотой, наполненной всплесками смеха и обрывками разговоров, несколько минут они сидели неподвижно и молча. Совсем как тогда, обнаружив архив Сифонова. И толком не оформившееся тогда, в лучах огненного заката, чувство сейчас билось о свод черепа, будто пытаясь проломить его и вырваться на волю. «Не уберегли. Не уберегли мальчишку». Гуров начал говорить, как только ощутил, что дышать стало легче.

— А теперь, Виктор, у нас будет мозговой штурм. Что мы имеем? Между половиной второго и четырьмя часами дня Полонский приехал домой за вещами.

— Где его ждал Милованов, — кивнул Сизый, принимая способ сверить выводы и сэкономить время. Его кисти со сплетенными пальцами лежали на руле, он ритмично соединял и размыкал большие, будто отсчитывая секунды. — Утром он не дождался своего ангела на допрос и пристал к Мохову. Мохов наорал много лишнего, но главное Милованов услышал. Полонский уходит из бизнеса, шоу заканчивается. Тогда он уходит со службы и садится у него на лестнице, приготовив хлороформ, где его и заметила хозяйка Роберта. Как Милованов проник в квартиру?

— Полонский не запер за собой дверь. Прикрыл, и все. — Гуров покачал головой. Все оказалось так просто. — Есть такие люди, дело у них всегда быстрее мысли. Он решил, что безопасность Насти важнее, чем его, и рванул с места, как гоночный болид, не задумавшись ни на секунду. И вещи мог позволить себе купить новые, уже на месте. Вернулся, скорее всего, за документами и за деньгами. Милованов зажал ему рот. Они упали, разбили тарелку. Потом Милованов вывел, практически вытащил его на улицу.

— Учитывая вонь наверху, хлороформа плеснул он щедро и отключить хотел надолго. Прошло уже… При самом лучшем раскладе больше шести часов. — Виктор прикинул что-то в уме и посмотрел на Гурова: — Если Полонский до сих пор жив, он уже в сознании. Думай, полковник. Куда и зачем Милованов мог его повести.

— И на чем. Из управления в тот раз мы с ним ехали на трамвае, у Толика была машина?

Виктор вскинул на него глаза и недобро усмехнулся.

— А он еще и застенчивый, наш маньяк. Есть у него машина. Древний «Москвич», ведро с гайками. Цвета поганого, будто белое яйцо стухло, потрескалось, а потом снова стухло. Он, наверное, принял тебя за солидного человека, Лев, и не захотел при тебе свою недобитую ласточку афишировать. Таких не останавливают за превышение скорости, потому что не в состоянии они скорость превысить…

— Хорошо, машина у него была. И время было. Будем рассматривать самый худший вариант. — Гуров бросил взгляд на телефон Вити, торчащий из кармана. Тот поднес его к уху, набрав номер полного сюрпризов коллеги-фотографа. Вызов остался непринятым. — Милованову нужно было вывести Аджея из строя так надолго, чтобы сделать с ним то же, что и с остальными. Он его замурует. Чтобы удержать, навсегда оставить в Онейске. Где? Где он захочет это сделать, Витя?

Сизый повернул ключ зажигания, закрутил головой, выезжая из двора.

— Понятия не имею, Лев. Я не искусствовед. — Когда они выехали на дорогу и влились в общий поток машин, продолжил: — Не думал, что скажу это, но нам нужна программка фестиваля.

Они нашли ее довольно быстро, точнее сказать, подобрали. Прямо на дороге, на светофоре, Гуров просто открыл дверь и поднял с асфальта ставший ненужным кому-то хитро свернутый вчетверо лист глянцевой бумаги. Они летели вперед, и Гуров понимал, что сейчас нужно думать, хорошо думать. Что, вполне возможно, каждый метр дороги отдаляет их от могилы Аджея, в которой тот прямо сейчас погибает — потому что он, Гуров, был беспечен. Поверил празднику, отпуску, незнакомым пирожным, неспешному течению жизни в чужом, но таком знакомом провинциальном городке.

Витя молчал, чтобы не мешать. Чтение листовки не помогало. Улыбка пропавшего художника сияла с покрытого дорожной пылью листка, будто не было в мире человека, которого Аджей Полонский не принял бы в свое сердце и не простил. Вполне возможно, прямо сейчас он пришел в себя от хлороформа, связанный, с заклеенным скотчем ртом. Ритм дыхания изменился, его затошнило, и в судорогах он захлебнулся собственными рвотными массами. Обманул, сбежал от поймавшего и пленившего его фанатика. Ангела не удержать. Ангел идет домой…

Глаза Гурова на мгновение стали большими и круглыми, как блюдца в парадном сервизе Капитолины Сергеевны Молотовой.

— Что, Лев? Ты что-то вспомнил?

— Да, я вспомнил… — Он снова посмотрел на листовку, и на этот раз чувство вины не было таким пронзительным. — Нет их в городе, Витя. Знаешь, где монастырь старый находится у вас? Туда гони.

Виктор озадаченно прикинул в уме, сузив глаза, начал искать взглядом, где бы ему развернуться.

— Так точно, товарищ полковник, летим на всех парах. А пока летим, ты расскажешь мне, почему именно там?

— Потому что в городе сейчас пытаться спрятать Полонского бесполезно. Да, мы взяли буклет, но посмотри на город. Он до самого утра будет похож на пионерский лагерь в последнюю королевскую ночь, когда вожатые добрые и дискотека до рассвета. Милованов хоронил своих жертв под картинками Полонского. Но самые известные из них уничтожены во время беспорядков, а возле тех, что попроще, сейчас настоящие паломничества, так? К ним не подступиться. Но почти никто не знал о том, что Аджей пишет последнее полотно. Прощается с городом. Я узнал об этом, когда мы разговаривали ночью. А в «Новом дне», в клубе, куда меня водил Толик, мне рассказали, что он реставрирует стены для работ Полонского, и одна из них именно там. До нее едва ли добрались вандалы или туристы. Это их последняя совместная работа, так сказать, — Аджея и Толика. И я тебе голову даю