Книга Дочь ведьмы - Альбина Равилевна Нурисламова

безжизненно, как у паралитиков. Но пальцы, казавшиеся чем-то отдельным от руки, чем-то инородным, шевелились, извивались, напоминая дождевых червей, которых Леня выкапывал, собираясь на рыбалку. Ногти были длинными, коричневыми и очень твердыми на вид.

Клава стремительно разогнулась, позабыв про свои кораллы, попятилась.

– Что это с тобой, женушка? – спросил Леня, точно его все это забавляло.

Обе руки теперь лежали на столе, как у примерного ученика, и были совершенно обычными, как всегда.

– Наклонилась, по видимости, резко, – слабо проговорила Клава, – голова закружилась.

Она ничего не могла понять. С какой стати ей начала мерещиться всякая жуть и дикость?

Леня встал и подошел к жене.

– Нервная ты, волнуешься! – Голос его зазвучал мягко, успокаивающе. – Милая, не стоит. Малышу вредно.

Он положил ладонь на выпирающий живот.

Обычно Клава любила, когда муж так делал. Эти прикосновения соединяли их, делали одним целым ее, Леню и ребенка. Она в такие мгновения ощущала себя счастливой и умиротворенной.

Всегда, но только не сейчас.

Ленина ладонь показалась молодой женщине тяжелой и холодной, как камень. Клава задрожала, чувствуя, будто ледяные нити расползаются от его руки, окутывая ее стужей, превращая тело в ледяной кокон.

«Ребенок!» – сверкнуло в мозгу. Она чувствовала опасность, исходящую от этого прикосновения, и вывернулась, отпрянула.

Леня засмеялся. Снова засмеялся своим новым булькающим смехом. Рот его при этом распахнулся так, будто он не улыбался, а желал продемонстрировать зубы – все, от передних до коренных. Глаза оставались серьезными, взгляд был изучающим и ледяным.

Резко перестав смеяться, муж шагнул к Клаве. Бедняжка была испугана до такой степени, что не могла ни сопротивляться, ни уйти прочь. Так и стояла, пока он не обнял ее за плечи своими холодными руками, не прижал к плечу ее голову.

– Боишься меня? Зачем же? Разве я плохой тебе муж? – спросил он, зарывшись носом в ее волосы.

Она не могла ответить. Чувствовала идущий от Лени холод, вдыхала его запах – чужой, неприятный, отталкивающий. Пахло сырой землей, мокрыми гниющими листьями, подвалом воняло, стоячей водой.

Муж прижался губами к губам Клавы, пытаясь продвинуть свой язык ей в рот. Это было омерзительно, и она закричала, вновь обретя способность двигаться, попыталась оттолкнуть его, но объятия были сильными, цепкими, не вырвешься. Ощутив прикосновение языка – липкого, длинного, похожего на скользкого угря, Клава забилась, забарахталась, а потом почувствовала, что сознание уплывает.

«Вот и хорошо», – успела подумать она.

В себя пришла от стука в дверь. Колотили и звали ее, кажется, несколько человек, на разные голоса. Клава повертела головой, пытаясь сообразить, что произошло. Обнаружила себя в большой комнате, на диване. По всей вероятности, уснула с вечера, пока телевизор смотрела, до спальни не дошла.

«Леня!» – ударило в голову.

Комната была пуста. Настенные часы показывали половину седьмого утра. Муж на работу ушел, наверное.

«Или мне все приснилось?»

Да нет, не приснилось: вот и вчерашний ужин, принесенный мужу, на столе стоит. А две коралловые бусины, которые она не успела подобрать, так и лежат на полу, возле ножки стула.

– Клавочка! Ты что, спишь? Открывай! С тобой все хорошо?

Голоса соседей раздавались громче и громче.

Надо пойти, открыть. Чего их всех принесло в такую рань?

Открыв дверь, спросив, что случилось, Клава услышала самую страшную весть в своей жизни.

Ее муж, любимый Леня, ребенка от которого она носила в своем чреве, трагически погиб. Разбился на машине. Несчастный случай, скончался на месте; это произошло еще вчера ближе к ночи, но аварию обнажили не сразу.

Перед Клавой стояли какие-то люди с Лениного завода, они пришли сообщить, помощь оказать новоявленной вдове.

– Горе какое! – причитала соседка.

Клава ничего не понимала.

– Но как же… Этого быть не может! Ленечка же вчера вернулся, домой пришел!

– Дело такое, торопился, скорее домой попасть хотел, занесло, – бубнил один из коллег Лени.

Потом были похороны, которых Клава почти и не помнила. Кто-то что-то говорил, ее куда-то вели, усаживали на стул, подносили то воду, то пахучие капли, то блины с кутьей.

Через пять дней после похорон заболел живот, точно ножом пырнули. Кровь полилась, а Клава смотрела, не понимая, не принимая, и думала, неужели столько крови может быть в человеке?

Ребенка спасти не смогли. Да и некого было спасать. Он был уже мертвым в утробе.

– «Это ведь он убил его, понимаешь? Тот, что приходил тем вечером», – говорила мне Клава. – Бабушка снова всхлипнула. – Она пришла ко мне – на себя не похожая. Похудела килограммов на десять, высохла вся. Кожа желтая, глаза горят, руки трясутся. Седины полная голова. Был человек – и нет человека. Клава мне все в подробностях рассказала. Я не знала, как в такое верить. Разве могут мертвые приходить? И почему он зла тебе и ребенку хотел, спрашиваю, ведь он вас так любил!

А Клава засмеялась безо всякой радости и отвечает: «В уме ли ты, Нюра? Разве это мой Леня был? Нежить ко мне заявилась, демон, черт. Бес проклятущий принял облик мужа моего покойного. Я сразу-то не сообразила, а теперь уж наверняка знаю».

– Ты поверила ей? – спросила я бабушку.

– Как тебе сказать… В такое поверить сложно. Клава правду говорила, не врала, это сразу было видно. Но ведь то, что Клава верила, не говорит о том, что ей не могло почудиться. Она так любила Леню, так ждала их малыша, а разом двоих потеряла. Могла навыдумывать себе всякого. Только вот…

Бабушка замялась.

– Только что? – поторопила я.

– Наши дома стоят друг против дружки, из моих окон видны окна дома Клавы. Это сейчас у меня сирень и черемуха разрослись, а тогда кусты низенькие были. Я не подглядывала к ним в окна, не подумай дурного! Но один раз упал взгляд, и видела я, что они стоят рядышком, в обнимку. Клава и Леня. Он это был, точно он! Я, помню, еще подумала, надо же, примчался ночью, а ведь должен был с утра. Подумала и спать пошла. А утром узнала… Никому я про это не говорила, старалась убедить себя, что и мне померещилось. Тяжело, очень тяжело и страшно в подобные вещи поверить.

– А что же Клава?

– Клава так и не оправилась от потрясения. Все больше и больше погружалась в свое безумие, как в темный омут. Работу бросила, дома осела. Поначалу мы общались, но потом она стала замыкаться все больше, от людей прятаться. Страх у нее появился, что будет она с кем-то говорить, общаться, а это, может, и не человек вовсе, а снова бес, нежить ее морочит.