Книга Письма - Гай Плиний Младший

тогда, когда меня читают. Поэтому я и не пропускаю ни одного случая для исправления: во-первых, я наедине с собой просматриваю то, что написал; затем читаю это двоим или троим; потом передаю другим для замечаний и их заметки, если они вызывают у меня сомнения, опять взвешиваю вместе с одним или другим; наконец, читаю в аудитории, и тогда-то, поверь мне, исправляю усиленно. (8) Чем я больше взволнован, тем напряженнее у меня внимание. Почтение, робость, страх – вот лучшие судьи: имей это в виду. Разве, если тебе предстоит разговор с любым ученым, но только с ним одним, ты не волнуешься меньше, чем в том случае, когда говорить придется со многими, пусть неучеными людьми? (9) Разве, встав, чтобы произнести речь4, ты не тогда именно всего меньше бываешь уверен в себе, не тогда именно желаешь изменить не то чтобы многое, а решительно все? Во всяком случае, если сцена шире, то и круг зрителей разнообразнее, но мы с уважением относимся и к простым людям в грязных замаранных тогах5. (10) Разве ты не теряешь твердости и не падаешь духом, если считаешь, что уже твое начало не встречает одобрения? Полагаю, что это происходит потому, что толпа от самой многочисленности своей приобретает некий большой коллективный здравый смысл, и те, у кого по отдельности рассудка мало, оказавшись все вместе, имеют его в изобилии.

(11) Поэтому-то Помпоний Секунд6 (сочинитель трагедий) обыкновенно говаривал, если кто-нибудь из его друзей считал, что данное место следует вычеркнуть, а он думал, что его надо сохранить: «Апеллирую к народу»7, – и таким образом, смотря по молчанию или одобрению народа, следовал мнению друга или своему собственному. Так он считался с народом. Правильно или нет, это меня не касается. (12) Я обычно созываю не народ, но избранников8, чтобы было на кого смотреть, кому верить, за кем наблюдать, – за каждым, словно он единственный слушатель, – и бояться каждого, словно он не единственный. (13) То, что Марк Цицерон думает о стиле9, я думаю о страхе. Боязнь, боязнь – вот суровейший исправитель. Исправляет уже самая мысль о предстоящем чтении; исправляет самый вход в аудиторию; исправляет то, что мы бледнеем, трепещем, оглядываемся. (14) Поэтому я не раскаиваюсь в своей привычке, великую пользу которой я испытываю, и настолько не страшусь этих толков, что даже прошу тебя: сообщи еще что-нибудь, чтобы мне прибавить к этим доводам. (15) Моему рвению все мало. Я размышляю о том, какое великое дело – дать что-нибудь в руки людям, и не могу убедить себя в том, будто не следует со многими и часто рассматривать то, что, по твоему желанию, должно нравиться всегда и всем. Будь здоров.

18

Плиний Канинию1 привет.

(1) Ты совещаешься со мной относительно того, каким образом сохранить и после твоей смерти деньги, которые ты пожертвовал нашим землякам на пиршество2. Запрос дельный, а решение не легко. Можно отсчитать все деньги городу, но страшно, как бы они не разошлись3. Можно дать землю, но она как общественное достояние окажется без присмотра. (2) Не нахожу, право, ничего лучшего, чем то, что я сам сделал. Вместо пятисот тысяч наличными, которые я обещал на содержание свободнорожденных мальчиков и девочек4, я вручил городскому уполномоченному одно из своих имений за гораздо большие деньги и то же имение, после того как на него была наложена подать, взял назад, с тем чтобы давать городу по тридцать тысяч в год. (3) Благодаря этому и доля города в безопасности, и доход верен, и само имение всегда найдет господина, который будет его возделывать, так как доходность земли значительно превышает подать5. (4) Я хорошо понимаю, что израсходовал несколько больше, чем пожертвовал, так как стоимость прекрасного имения уменьшена неизбежной податью. (5) Следует, однако, ставить общественную пользу выше частной, вечное – выше преходящего и больше заботиться о своем даре, чем о своих средствах. Будь здоров.

19

Плиний Приску1 привет.

(1) Меня беспокоит болезнь Фаннии2. Она схватила ее, ухаживая за весталкой Юнией, сначала по собственной воле (она с ней в свойстве), затем по решению понтификов; (2) весталки, вынужденные по болезни удалиться из атрия Весты3, поручаются заботам и охране матрон. Старательно выполняя эту обязанность, Фанния сама оказалась в опасности. (3) Лихорадка не покидает ее, кашель усиливается, она до крайности ослабела; сильны в ней только мысль и душа, достойные Гельвидия, ее мужа, и Тразеи, ее отца; остальное расшатано, и я поражен не только страхом, но и скорбью. (4) Я скорблю о том, что у государства будет похищена величайшая женщина; вряд ли оно еще увидит подобную.

Какая в ней чистота, какая праведность, сколько достоинства, сколько твердости! Дважды она последовала за мужем в изгнание, в третий раз сама была сослана за мужа4. (5) Когда Сенецион5 находился под судом за то, что составил книги о жизни Гельвидия и в защитительной речи сказал, что его просила об этом Фанния, она, на грозный вопрос Меттия Кара, действительно ли она об этом просила, ответила: «Да, просила»; на вопрос, дала ли она ему, когда он решил писать, материалы, – «Да, дала»; с ведома ли матери6 – «Без ведома»; и после этого она не произнесла ни одного слова, которое было бы внушено страхом перед опасностью. (6) Мало того, эти самые книги, хотя они и были уничтожены по постановлению сената7 из страха перед тогдашними обстоятельствами и по необходимости, она после конфискации ее имущества сохранила, держала при себе и унесла в изгнание причину своего изгнания.

(7) И в то же время она так приятна, так ласкова, так одинаково – это дается немногим – любезна и почтенна. Кого мы сможем показывать как образец нашим женам? С кого также и мы, мужчины, будем брать пример мужества? На кого будем удивляться, глядя и слушая, как удивляемся на тех женщин, о которых читаем? (8) И мне кажется, что самый дом этот колеблется и вот-вот рухнет, сдвинувшись со своего основания, хотя он пока что и имеет потомков8. Какими добродетелями, какими деяниями добьются они того, чтобы эта женщина умерла не последней в роде?

(9) Меня огорчает и мучит еще и то, что кажется, будто я снова теряю мать Фаннии, ее (как прославить ее больше!), эту мать столь великой женщины! В лице Фаннии она вернулась к нам9 и снова уйдет с нею, нанеся мне новую рану и разбередив