Книга Мурена - Валентина Гоби

Именно он и создал этот замечательный проект. Брак вынимает из стопки распечатанный на мимеографе лист с заголовком «Игры в Сток-Мандевиле», под которым располагается портрет усатого человека с круглым жизнерадостным лицом в серебристых очках.

— Международные турниры проводятся там уже лет пять. С прошлого года — восемь видов спорта, триста зарегистрированных спортсменов, восемнадцать стран, включая и Францию… Но в них участвуют лишь парализованные, с травмами позвоночника. Ампутанты наподобие меня или вас к соревнованиям не допускаются. А жаль. Мы же, со своей стороны, предпочитаем устраивать встречи с людьми, страдающими от разных проблем. Коли мы оказались заключены в наши несовершенные тела, можем сами создавать для себя касты. В прошлом мае Содружество организовало в Париже международный турнир. Тридцать пять спортсменов из Великобритании, Голландии, Западной Германии, Греции… Э-э, забыл… А, из Финляндии! Толкание ядра, прыжки в длину и в высоту, бег, стрельба из лука, баскетбол… Участвовали спортсмены с самыми разными увечьями — и слепые, и ампутанты, и парализованные… Ну, не сказал бы, что по каждой категории был переизбыток кандидатов, но все же это символично. И вот еще чем мне не нравится Сток — они целиком сосредоточились на травмах спинного мозга, то есть на медицинском аспекте. Так что после выписки из подобного госпиталя остается либо полностью утратить спортивную форму, либо заниматься чем-нибудь вроде шведской гимнастики. — Филип Брак недовольно морщится. — Но вот в плане организации международных соревнований Сток, конечно же, хорош. Для этих бедняг Гутман что-то вроде Пьера де Кубертена.

За спиной Франсуа открывается дверь, и в помещение врывается холод и фиалковый аромат. Вслед за этим в кабинете появляется небольшого роста дама в меховом манто и кладет свою шляпку на стол Брака.

— Ну и холодина! Господа… О, вы у нас новенький? Меня зовут Жаклин Ревель, я секретарь Содружества.

— И кроме того, великая толкательница ядра, лыжница, пловчиха и лучница.

— Ампутация голени. Обрушение дома номер двадцать по улице де-ла-Реюньон во время бомбардировки двадцать шестого августа сорок четвертого.

— Ну вот, — произносит Филип Брак, — вы и познакомились с Жаклин…

Что ж, инвалид войны. Франсуа вспоминает, как взрывались зажигательные фосфорные и напалмовые бомбы той ночью, как выли сирены. Ему было всего десять лет, и все его детские воспоминания ограничивались войной. Все, кто находился в доме, спустились в подвал. Считалось, что Париж будет освобожден от немцев в течение двух дней. А наутро они рассматривали осколки бомб на окрестных улицах: де-Муан, Дави, дез-Апеннин… Надо же, всего в паре километров оттуда лежала под завалами Жаклин Ревель…

— Ну ладно, хватит об этом, Филип. Обойдемся без реверансов, если позволите.

— Меня зовут Франсуа Сандр. Удар током, полная ампутация обеих рук.

— Рада с вами познакомиться. Я сделаю кофе, с вашего позволения, иначе просто околею!

Филип Брак закуривает новую сигарету.

— На чем мы с вами остановились? А, да, на международных турнирах.

По мнению Брака, соревнования имеют не только спортивный характер — это еще хороший способ упрочить мир. Война не обошла никого, и их тела тому свидетельство. Ассоциация была основана седьмого мая пятьдесят четвертого, в канун празднования годовщины перемирия — это многое значило для ее членов. Европа в атомный век — это прекрасно, НАТО — просто замечательно, даже без стран народной демократии (разумеется, не коммунистических) и без Англии, что вызывает некоторый скепсис; общеевропейская экономика — тоже милая вещь, ведь это основа общеевропейского рынка. Но без людей все это просто не будет работать, говорит Брак, без людей, которые разделяют общую страсть, общую идею. Франсуа становится любопытно, что бы вышло, например, из теннисного или баскетбольного матча между метрополией и Алжиром?

— Кстати, — вдруг отступает от темы Брак, — если вы хотите плавать, имеет смысл совершить несколько поездок, дабы пообщаться с другими пловцами. Я много раз бывал в Западной Германии. Прекрасно помню двадцатипятичасовое путешествие в Арльберг через провалы и заснеженные горы на Восточном экспрессе. Там горное озеро превратили в бассейн. Плавать в нем, доложу я вам, — это что-то грандиозное, вы себе даже и не представляете!

Ему это снится или Филип Брак сейчас открывает перед ним нараспашку двери в мир?

— В прошлом июле я ездил в Констанц с шестью людьми с ампутированными ногами. А с вами можно было бы попробовать организовать состязание среди тех, у кого нет рук… Мы тут все, так или иначе, калеки, да, Жаклин?

Жаклин кивает. У немцев вообще полный набор: есть и совсем без ног, и те, у кого ампутированы ноги ниже колена, и безрукие, и полностью утратившие зрение…

— Должен заметить, что их ассоциация — только вообразите — насчитывает сорок тысяч членов. Вы представляете? Сорок тысяч! У нас — сто, а у них, где численность населения гораздо меньше, — сорок тысяч! Конечно, много ветеранов. Они ездят плавать в Клагенфурт, это в Австрии. Клагенфурт — звучит как название кремового торта. Немного портит эти встречи тот факт, что в них участвуют только утратившие зрение и ампутанты. Парализованные отправляются в Сток, но, как я вам уже сказал, туда иные и не допускаются. Вы там можете только поаплодировать с трибуны.

— Да мне и аплодировать-то особо нечем…

Филип Брак воздевает глаза к потолку:

— Ох, простите…

— У меня там неподалеку живет тетка… Как вы сказали, Сток-Мондевиль?

— Мандевиль.

Франсуа чувствует, что пьянеет от свалившейся на него информации. Так долго с ним не разговаривали уже много месяцев. Ему не хватает энергии Брака, он боится слишком быстро от всего этого устать. Он буквально раздавлен всеми этими региональными, национальными, международными встречами и соревнованиями, поездками, преодолением самого себя, миром во всем мире… Он лишь хотел стать муреной, просто плавать.

Филип Брак подкидывает полено в печку, отряхивает руки.

— Как вам подать кофе?

— С соломинкой.

— Ах ты ж, черт… Не подумали…

Ну надо же! Всего-навсего!

— Скажите-ка мне, Сандр… быть может, бестактный вопрос… вы что, не носите протез?

— Пробовал. Но для меня это слишком мучительно.

— А, понимаю вас. В сорок шестом я как-то раз даже бросил свой протез с шестого этажа. А потом привык…

— А я вот не смог. Но ничего, мне и так хорошо. Именно поэтому и полюбил плавать — протез тут не нужен.

Возможно, это слишком личное, но Франсуа решает рискнуть — он не солдат, не миротворец, но Брак должен знать, что именно привело его сюда.

— Понимаете, мои родители шьют одежду. Все детство я провел среди тканей. Вы представляете, как выглядит тюль?

— Я не настолько хорошо в этом разбираюсь…

— Представьте себе фату невесты. Тонкая паутинка, там больше пустоты, чем нитей. Тюль не дырчатый, как кружево, ажур — он