Книга Бесславные дни - Гарри Тертлдав

ни сказал, ничего хорошего из этого не вышло. Японский пулеметчик бил без промаха, мерзкий гнилой сукин сын. При этом явно не дурак. Если американцы сами подставлялись под пули, своего шанса он не упускал. Он выстрелил короткой, пули в четыре, очередью. Боец, спешивший на помощь Энди, упал, даже не добежав до него.

   Он тоже не умер. Он начал кричать и звать маму. К обоим раненым побежал ещё один храбрый дурак. Знаний, как нужно передвигаться под огнем у него было не больше, чем у предыдущего, поэтому его тоже подстрелили.

   - Да господи ж в бога душу мать! - выругался под нос Петерсон. Эти салаги будут продолжать бегать за ранеными, либо пока у японцев не кончатся патроны, либо пока не закончатся они сами. Япошки себе таких глупостей не позволяли.

   "Хочешь, чтобы что-то было сделано правильно - делай сам", - подумал Петерсон. Он продолжил бормотать, на этот раз что-то язвительное. Трое раненых орали и стонали в один голос. Бросать их там нельзя. Иначе они подставят под японские пули ещё больше идиотов. Либо япошки начнут стрелять по раненым просто ради забавы. Петерсону уже доводилось видеть, что те вытворяли просто, чтобы повеселиться, о ещё большем он был наслышан. Бросать ребят этим бешеным псам он не хотел.

   Ещё до того, как его мозг осознал, что же он делает, Петерсон выполз из окопа и направился к раненым. Он вжался в землю, будто ящерица. Пару-тройку уроков он уже усвоил. Он пожалел, что не закинул винтовку за спину. Одним из усвоенных уроков было то, что сдаваться япошкам живьем никак нельзя. Если они решат его взять, придется платить, но последний патрон он оставит для себя.

   Петерсон едва не столкнулся нос к носу с мангустом. Трудно сказать, кто из них двоих удивился и испугался сильнее. Мангуст поспешил ретироваться. Своими движениями он напомнил Петерсону ласку - такие же легкие и грациозные. Уняв дрожь, он пополз дальше.

   Шорох в зарослях тростника исходил не только от мангуста.

   - Эй, там! - прошипел Петерсон. - У кого раны тяжелее?

   Один матрос продолжал кричать, но другой сумел ответить:

   - Забирай Стива. Ему в грудь попали. - А парень с яйцами. Нужно быть довольно отважным человеком, чтобы сказать, что кто-то ранен тяжелее тебя.

   Стивом оказался парень, звавший маму. Энди был ранен в ногу, а третий в правую руку.

   - Ты сможешь ползти, - сказал ему Петерсон. - Давай, за мной.

   - Я не брошу Энди, - сквозь зубы процедил матрос. Поверх зеленой армейской гимнастерки он носил флотскую нарукавную повязку. С одной рукой он ничего бы не сделал, но Петерсон не стал тратить время на споры. Он решил, что Стив долго не протянет.

   Отходить назад оказалось в десять раз труднее, чем продвигаться вперед. Джиму пришлось тащить за собой раненого. Вскоре Стив перестал стонать. Петерсону захотелось, чтобы крики не прекращались. Ему совсем не хотелось думать о том, что он тащит мертвого. И, что хуже всего, японский пулеметчик снова начал стрелять. Пули срезали тростник с коротким сухим "щелк-щелк-щелк". Петерсон прекрасно знал, какой звук будет, если пуля попадет в него. И как он начнет кричать, он тоже представлял отлично.

   Когда он добрался до своих позиций, его едва не подстрелил свой же чересчур нервный солдат. Пришлось убеждать пацана, что Петерсон не является зятем Хирохито. Стив ещё дышал, Петерсон мог собой гордиться. Носильщики быстро унесли раненого прочь.

   - Благодарю за службу, солдат, - сказал Джиму сержант и тут же сорвался на удивленный окрик: - Э! Ты куда опять собрался?

   - Там ещё двое раненых, - ответил Петерсон. - Если я буду тащить одного, тот сможет тащить другого. Он там ещё одного стережет.

   - Вернешь обоих, получишь капрала, - пообещал ему сержант.

   Для флотского лейтенанта обещание получить две полоски на рукав было ещё более безумным и нелепым, чем само нападение японцев на Перл Харбор. Но Петерсон не обратил на это внимания. Он уполз обратно в тростник, чтобы найти Энди и второго, чьего имени он не знал.

   Сделать это оказалось несложно, так они оба продолжали кричать. Однако он переоценил свои возможности по спасению раненых, потому что японский пулеметчик попытался отсечь его длинной очередью. Он вжался в землю, словно жаба, которую переехал трактор.

   Обращаться со "Спрингфилдом" одной рукой - та ещё работенка, особенно, если рука эта - левая. Однако приятель Энди справлялся. Он упер приклад винтовки в камень и нацелил ствол в сторону японцев.

   - Прям как молодой Томас Эдисон, - заметил Петерсон. Раненый боец выдавил ухмылку.

   Вместо того чтобы тащить Энди за собой, Джим закинул его за спину. Энди вскрикнул. Японец тут же принялся стрелять в их сторону.

   Послышался липкий шлепок. Петерсон услышал его довольно отчетливо, но сам ничего не почувствовал. Энди не дернулся. Петерсон в отчаянии обернулся. Парень с раненой рукой полз следом за ними. Теперь же он безжизненно распластался по земле, а из его головы вытекали мозги.

   - Ах ты ж, бля, - тихо сказал Джим. Он таки дотащил Энди. Сержант всё видел и выдал ему две полоски и нитку. Двое из трёх - не так уж плохо. Так он и говорил себе, снова и снова. Однако память о парне, который собственным ухом поймал японскую пулю, нивелировала всю радость от повышения. "Это мог быть я, - звенело в голове у Петерсона. - Господи, это мог быть я".

   Коммандер Мицуо Футида взглянул на Гонолулу из кабины "Накадзима" B5N1.

   - Не забывай, вглубь острова мы не полетим. И на запад тоже не полетим, там уже японские позиции, - обратился он к бомбардиру.

   - Да, господин, - ответил тот как-то ещё более отрешенно, чем обычно. Футида попробовал вспомнить, сколько раз повторял ему одно и то же. Больше, чем следовало? Возможно.

   Американцы стреляли по ним из зениток. Они демонстрировали большую храбрость, чем ожидал Футида. Он полагал, что американцы сдадутся, как только станет понятно, что преимущество на стороне японцев. Но они продолжали отчаянно сражаться. И всё-таки этого было недостаточно. Футида это понимал.