Книга Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

в институте. Да и Людочка никуда не торопилась и часто останавливала его чересчур пылкие знаки внимания недоуменно-возмущенным взглядом.

— А чо тут непонятного? Двадцать четыре уже! Ухи же пухнут!! — страдальчески терпел Стёпка Людочкины отповеди.

Единственное, что Ларику иногда тревожно бросалось в глаза — это повышенное, против обычного, как ему казалось, внимание Леона к Настюше. Тот, как нарочно, всегда бывал свободен, когда она бывала в клубе со своими пионерами, к Новому Году готовились все, и Леон всегда присутствовал на репетициях этих салажат.

Зал перед праздниками был нарасхват теми, кто готовился к выступлениям и кто готовил новогоднее убранство зала. И ещё один друг Ворота, Ребрышкин, тоже стал появляться часто в клубе и часто возле Насти. Он организовал шахматный кружок на общественных началах, и пацаны во всем селе, высунув языки, выпиливали лобзиками из тонкой фанеры шахматные фигуры, склеивали их и разлиновывали шахматные доски. Даже девчонки сели за шахматы. В этот год в Берлушах было какое-то всеобщее шахматное сумасшествие в средних классах Берлушевской школы. Назначались настоящие шахматные турниры с их друзьями-«вояками».

Почти каждую неделю теперь в Берлуши приезжало начальство: то районное, то делегацию откуда-то везли, то показательное совещание устраивали — и в эти дни участники совещания почти парализовали работу кружковцев, инспектируя работу самодельных худруков. И Ворот, разумеется, неизменно присутствовал при всех этих посещениях и инспекциях.

Почти всегда Ворот сидел где-то рядом с Настей, обычно сзади. И часто взгляд его был устремлён не на сцену, не на собеседника, а на неё, Настю. А может всё это Ларику только казалось? Слишком старым для неё был Ворот, чтобы о чём-то можно было переживать. На целых двадцать с большим гаком лет. На целую эпоху. В отцы он ей вполне годился. Поэтому критически-серьёзно к этому факту Ларик не относился, тем более, что у Воротова с этой Синицыной из облисполкома однозначно что-то было. И эта вылощенная со всех сторон женщина, конечно, давала сто очков вперёд такой серенькой пичужке, как Настюха.

Но с Синицыной Леон, похоже, не церемонился. Ларик сам не понимал, отчего он такой вывод сделал, но он был в этом уверен. И ускользающий взгляд Ворота, и несколько вынужденный наклон в её сторону при тихих их разговорах, и нога его превосходно-небрежно положенная на другую и отвернутая в сторону от этой, склонявшейся к нему, женщины — всё это имело оттенок некоторой вынужденности и досады. И чего это он так её явно катил в телеге Ларик не понимал. Красивая, стильная, интересная. Ну, не очень молодая, но это ерунда, в конце концов.

Ларик просто не понимал, что интуитивно, благодаря природной наблюдательности, нащупал некоторый код языка тела, о котором тогда никто ещё и слыхом не слыхивал.

Ребрышкин же, один из верных «санчо-пансов», Ворота был исключительно деловит, когда он не был занят в конторе, в которой работал завхозом, он обожал возиться с ребятней, и по возможности помогал Насте оборудовать сцену для концертов: рисовал «задники» по эскизу набросанному его другом Окороковым, мастрячил какие-то смешные большие буквы, головные уборы, цветы и бабочек, и другую ерунду. Вскоре без него не обходилась ни одна вечерняя репетиция пионеров.

Второй из «супового набора санчо-пансов», Окороков, был молчуном. Он работал завхозом в школе и по совместительству дворником на школьной территории. В свободное время приходил и молча смотрел на всю создаваемую кружковцами самых разных профилей праздничную суету, не принимая ни в чем особого участия. Иногда Воротов и Настя вместе выходили из клуба и шли до дома бабуленек. Воротов жил дальше. И тогда его друзья шли на некотором расстоянии за ним и Настей. Они жили в соседнем от дома Леона домике.

Ларик все эти танцы около Насти видел, но смотрел на них снисходительно, не чувствуя в ней никакого трепета или душевного расположения ни к кому. Она со всеми была одинаково приветлива и мила. Если что, так Ларика больше заботили парни деревенские, были среди них и сорви-головы Вот от этих можно было ждать, что угодно. Но с этими Настя сама держалась подчеркнуто сухо, не давая ни малейшего повода к ухаживаниям. В общем, Ларик был спокоен за младшую «сестренку». Не приносила пока она ему никаких особых забот. Он вообще часто о ней забывал, когда покупал бабушкам «гостинцы» — как они это называли — в городе. Но все гостинцы бабули всегда щедро высыпали на общий стол, и это смягчало картину некоторого непонятного, пацанского, даже почти нарочитого пренебрежения, Ларика по отношению к Насте.

Если бы Ларик дал себе труд разобраться в своём отношении к ней, он бы понял, что она постоянно сидит в голове у него маленькой занозой. Она его раздражала своей «ромашковостью», и, как ему казалось, показной услужливостью и заботливостью. Она всегда была в курсе всего происходящего в их общем доме, всегда была готова бежать по первому зову или по чьей-то, из близких людей, просьбе. Он примитивно относил это на счёт её зависимости от жилья в их доме и помощи, которую он, бабушки и Элька оказали ей в своё время и сейчас продолжали оказывать.

— Отрабатывает! — думал он иногда раздраженно. Его раздражали её широко распахнутые и немного испуганные глаза, когда взгляды их встречались. Его бесило, что она иногда терялась от его вопросов, тушевалась и смущалась. Короче, если бы её здесь не было бы, он чувствовал бы себя проще. Жить рядом с ангелами во плоти — вообще никому не просто. Рядом с ней он начинал ощущать на своих ногах длинные черные волосы и нечто, напоминающее копыта.

Но, кроме наблюдения за Настей, у Ларика были дела гораздо важнее.

Весь официальный первоочередной репертуар утвердили без проволочек, сказывался-таки опыт работы Ларика на корабле. Несмотря на панические вопли Ираиды Ивановны, Ларик считал, что народ попался «слухастый». Он решил для начала создать чисто мужской хор. Это всегда впечатляет и женщин, и мужиков, сидящих в самых разных комиссиях и жюри. Люди — везде одинаковы. Да, Ларик был уже продуманным, хитрым и почти искушенным в этих делах. К Новому Году в результате совместных размышлений решили подготовить небольшой репертуар из лирических, хорошо знакомых песен и романсов, и пары-тройки хорошо известных казачьих, нейтральных песен, положив их на несколько голосов. Ларик провел за партитурой несколько дней. Когда мужики хорошо распевались от их голосов, казалось, всё дрожит, но больше всего дрожала душа у Ларика, он себе ясно представлял, что они смогут уже через полгода выдать. Это будет бомба! И тогда он