Книга Инвестиго, из медика в маги. Том 1 - Илья Рэд

слушал истории из жизни незнакомых людей. Он рано понял, что сексуальность — подоплёка многих проблем, зарождающихся ещё в детстве.

Эдипов комплекс[21], комплекс Электры[22], фазы развития сексуальности, эго, суперэго[23], ИД[24] и прочие постулаты фрейдовского учения надолго засели в голове. Он стал рассматривать любовь с точки зрения исследователя.

Марк пытался найти в себе то, о чем писали и в художественной литературе. Ощутить волнение, эти пресловутые бабочки в животе. В семнадцать лет он для этой цели познакомился с девушкой из другой школы. Он знал, как понравиться людям — отец часто рассказывал, как вести себя в обществе, но проблема в том, что люди Марка чрезвычайно утомляли. Внутренний ресурс не выдерживал постоянного общения, а если не было состыковок по интересам, то это была та ещё пытка.

Очень скоро они сошлись с этой девочкой. Марк всё время наблюдал за своим внутренним состоянием и фиксировал все изменения. Из-за всплеска гормонов ему было приятно говорить комплименты, дарить цветы или мелкие подарки, целоваться и гулять. Она даже казалась ему красивее, чем была. У неё были примитивные интересы, но это отходило на второй план первые два месяца. Затем пошёл спад интереса со стороны Марка. Сначала его стали раздражать бесконечный поток глупостей и обсуждения сплетен про подружек, затем она стала требовать от него больше времени и пыталась запрещать какие-то вещи, что нравились Марку, и тем самым вызывала лишь раздражение. Чем холодней он к ней становился, тем больше она за него цеплялась. Он стал замечать её прыщи и каким большим казался её нос. Появилось странное чувство отвращения. Чем больше она превозносила его и принижала себя, тем больше он чувствовал неловкость и отсутствие у девушки самоуважения. А те, кто себя не уважают, ему омерзительны.

Через пару недель это окончательно надоело, и он прекратил отношения. С треском, с последствиями, как и положено. Он улыбнулся, вспомнив, каким неловким был. До университета через него прошла ещё пара ничем не примечательных девушек, а вот на первом курсе Марк попал.

Странная вещь — ты понимаешь эту игру в «горячо-холодно», но всё равно как дурак попадаешься. Мозгами ты всё знаешь, но эмоции тянут за собой. Более опытная девочка с третьего курса заставила его танцевать джигу на раскалённых углях, жонглировать тарелками своих чувств, сдирать с себя кожу и кидать в лужу перед ней, нестись на скоростном «Сапсане»[25], высунув голову, и медленно жариться посреди пустыни. Маленькой ручкой с наманикюренными ноготочками она твёрдо держала рубильник с подачей электрического тока в его тело. А в конце, смочив руки влажной салфеткой, вышла из помещения, оставив без света.

После этого Марк застрял в посредственности алкогольных будней, чуть не вылетев с первого курса, но как коллекционер, как энтомолог сумел найти булавку, которой пришпилил этот эпизод на самое видное место. Это была его гордость — самый важный урок в жизни, полученный до этого.

Пальцы устали писать. Он встал из-за стола, посмотрев на результат — вполне сносно. Неплохо бы достать настоящий череп, а лучше — полный скелет и с него по памяти делать записи. А ведь ещё предстояло рисовать мышцы, кровеносную систему, связочно-сухожильный аппарат, органы, не помешает и табличка с нервными путями и… Боже, как же много всего — эдак он до конца жизни из-за стола не выйдет. Если с маной ничего не получится, то можно так и поступить.

В трудах дни пролетали как-то сами собой. Без перепадов настроения, всяких депрессий и прочей гнильцы, подтачивающей душу. На столе уже лежала целая кипа рисунков. Манапул застрял на отметке двадцать восемь, и Марк знал, что уже не успеет.

— Волнуешься?

Коррус запрыгнул на ограду и, свесив ноги, подсел к младшему брату. Солнце бешеным красным диском дырявило серые облака, медленно покидая горизонт. Скоро шестое марта. Марк станет на год старше и сможет сказать, глядя в зеркало: «Как же быстро растут чужие дети». Этот синеглазый ребёнок — не его.

— Немножко. — Марк сплюнул, и последние остатки маны нежно-голубой дымкой растворялись в воздухе с левой руки. Кор мельком взглянул на это и выпустил черно-синий поток маны. — Не выпендривайся, — улыбнулся Марк.

Слив ману, они продолжали смотреть на закат.

— Ты ходил к ментору? — спросил Марк.

— Да. Он сказал, с четырнадцати лет можно будет вступить в картель. — Коррус почесал щеку. — Нужно добрать пять сотен.

— Надо выделить тебе кристаллов.

— Нет, Гург, не надо. Как четырнадцать исполнится, маны будет достаточно. Лучше оставь себе и ребятам. Слишком дорого.

Везде нужны деньги. Солнце скрылось. Они спрыгнули во двор и пошли в дом. Ужин проходил в каком-то неловком молчании. Ребята уткнулись в свои тарелки, и даже Беф не сыпал своими остротами, а кисло ковырял вилкой.

— Кто-то умер? — пошутил Марк. Уголок рта Микульпа сдвинулся было в сторону, чтобы выпустить в улыбку, но хлыст воли не позволил растянуться ей до конца, поэтому он продолжил черпать ложкой суп.

Похоже, единственный, кто тут беспокоится меньше всего — он сам. Тишину нарушила Найша.

— Гург, если не получится…

— Найша, заткнись, тупица, — нахмурился Беф.

Удивительным было то, что она ничего на это не ответила и действительно замолчала.

— Я так поняла, мы не поедим, пока не поговорим. — Лавия отложила столовые приборы в сторону и откинулась на стуле. — Гург, милый, они хотели сказать, что переживают за тебя.

Беф быстрее стал уплетать овощное рагу, всем видом показывая, что его это не касается. Мур скрестил руки и смотрел в тарелку, Найша — на свои пальцы, Кор медленно жевал и лишь Мик беззастенчиво переводил взгляд туда-сюда с Марка на Лавию.

Полночь будет лишь через три часа. Тогда и станет ясен дальнейший вектор его развития.

— Всё в порядке, честно. — Марк посмотрел по очереди на всех. — Давайте уже жрать.

— Гург, ну просила же тебя не говорить так, — сказала Лавия, подвинув к себе столовые приборы. — Ты же не свинка.

Марк кивнул и утвердительно хрюкнул. Небольшой ворох улыбок, так уже лучше. Застучали ложки, вилки, зашуршал, а затем в полную силу полился разговор о семейных мелочах. Прямо как у них с отцом и матерью когда-то, подумал Марк. Он что-то клал себе в рот, но был погружён в свои мысли и поэтому вкуса особо не чувствовал.

Правильным было бы не привязываться ни к кому. Рассматривать ли здешнюю семью помехой? Есть ли у него моральное право так сделать? Что бы он ни думал, он уже висел на крючке, так или иначе заинтересованный