Книга Ястреб над океаном - Эмиль Огюст Сиприен Дриан

и направился прямо к Гонолулу, минуя Окленд и Сан-Франциско.

Это было не более как предположение, родившееся в мозгу Мориса Рембо, и это предположение было бы разрушено, если бы он мог рассмотреть карту, так как на самом деле эскадра должна была пройти южнее, и он не увидел бы ее.

Огни исчезли. Луна скрылась, и немного правее поверхность моря, до сих пор сливавшаяся с черным небом, мало-помалу отделилась от него перламутровым отблеском.

Вскоре этот опаловый отблеск молочного цвета окрасился в красный цвет.

Светало.

По мере того как горизонт загорался, молодой человек становился спокойнее: к нему снова возвращалась прежняя вера.

Вот такой страх внушает человеческой душе неизведанный и таинственный мрак, и как могуче влияние на нее света, составляющего жизнь и силу Вселенной!..

Сначала он летел над более посещаемыми местами. Вдали показались суда, парусные суда, напоминающие морских чаек, пароходы, от которых виднелись одни трубы и тянувшиеся за ними сероватые полосы дыма.

Сколько километров он преодолел? Сколько еще оставалось преодолеть?

Морис Рембо вынул часы: было четыре часа утра. Он летел 14 часов и каким ходом! Никакое вычисление, никакая точка опоры не могла дать какое-нибудь представление об этой скорости.

Неужели он находился еще в 600 или 1000 километрах от Сан-Франциско? У него не было никакой возможности остановиться на одном из этих столь различных чисел. Но у него было одно только средство, позволявшее приблизительно вычислить это расстояние: это количество оставшегося спирта. И он пересчитал пустые баклаги.

Когда он окончил подсчет, крупные капли пота выступили на лбу.

Оставалось не более восьми баклаг, то есть всего 80 литров спирта.

При таком количестве спирта можно было пролететь еще не более 400–500 километров.

Но не может быть, чтобы осталось менее 800 километров, так как аэроплан не мог сделать в течение 14 часов более 2600 километров, а весь путь был длиною в 3400 километров.

И это, если допустить, что он строго держался прямой линии.

И так, «Кэтсберду» было суждено опуститься на 300–400 километров раньше, чем он достигнет материка, то есть даже прежде, чем он увидит землю.

Можно надеяться, что его подберет какое-нибудь судно, так как это место Тихого океана сравнительно часто посещается судами. Но сколько времени придется потерять в ожидании судна и для того, чтобы затем добраться на нем до Сан-Франциско!

Притом надо было еще предположить, что это спасительное судно будет непременно американское и поспешит сделать поворот в случае надобности, для того чтобы довезти до цели путешествия потерпевшего крушение авиатора.

Так как у него осталось достаточно двигательной силы для того, чтобы продержаться в воздухе еще три часа, то Морис Рембо решил с этого момента искать пакетбот с американским флагом, который взял бы его из воды.

Но среди этих мыслей всегда преобладала одна: если ему попадется навстречу несколько судов, то можно надеяться найти на одном из них беспроволочный телеграф.

Таким образом, его миссия была бы выполнена скоро, хотя и не так точно, как он сделал бы это, изложив лично положение Мидуэя, но достаточно быстро и ясно для того, чтобы адмирал Гопкинс мог немедленно отправить в маленькую крепость самые быстроходные крейсера.

Чтобы выиграть немного времени, Морис Рембо уменьшил приток карбюрованного газа в цилиндры и скорость уменьшилась.

Глядя на стеклянную трубку, указывавшую уровень спирта, он заметил, что этот уровень понижается несравненно медленнее, чем в предыдущие часы, и он вспомнил наблюдения, сделанные над расходованием угля во время опытов на быстроходных крейсерах.

Один и тот же крейсер требует сто тонн угля в день, делая 20 узлов, и потребует 130 тонн для 22 узлов и 300 тонн для 26 узлов.

Одним словом, дойдя до известной границы, приходится для достижения незначительного излишка скорости, расходовать количество топлива, совершенно несоответствующее достигнутому результату.

Достигнув этого предела, делают один узел, только удвоив количество расходуемого топлива.

Авиатор, вероятно, совершил такую же ошибку в продолжение прошедшей ночи. Он открыл полный доступ карбюрованного газа в камеры, и этот чудный двигатель, требовавший так мало при средней скорости, стал поглощать огромное количество спирта.

Быть может, он достиг скорости в 200 километров в час, но ему пришлось израсходовать четвертую часть своего запаса для того, чтобы сделать 30 километров из 400.

Он израсходовал третью часть горючего для того, чтобы выиграть десятую часть, и вот почему он теперь не дойдет до цели путешествия.

Морису Рембо было хорошо известно это условие. И как он мог совершить такую капитальную ошибку?

Погруженный в эти мысли молодой человек всматривался в горизонт и, увидев на нем полосу дыма, стал следить. Судно, казалось, росло и быстро увеличивалось, но молодой инженер не был достаточно знаком с внешним видом судов и, только подойдя на близкое расстояние, узнал в этом тяжелом и пузатом судне нагруженный угольщик. Он заметил, что судовая команда делает ему знаки, видел, как опустили на море шлюпку, как бы готовясь забрать его.

Но это не была долгожданная спасательная лодка. Посмотрев направо, куда лежал путь и бросив взгляд на компас, он пролетел мимо, махнув рукой.

Немного спустя показались два других судна. Одно из них представляло собой парусное судно, и «Кэтсберд» не приблизился к нему, на втором – развевался флаг Венесуэлы. Так как Соединенные Штаты находились в натянутых отношениях с родиной экс-президента Кастро, то просить помощи у тамошних моряков – значило бы подвергнуть себя явной опасности.

Морис Рембо догадался и пролетел мимо.

Но затем с ним произошло то, что описал Лафонтен в басне о цапле, пренебрегавшей карлами, линями и пескарями и вынужденной в конце концов довольствоваться улиткой.

После встречи с иностранным судном инженер сделал более ста километров, не встретив никого, и начинал серьезно беспокоиться, выливая в резервуар содержимое из последних баклаг. Но в это время с правой стороны новая полоса дыма покрыла горизонт.

Было около восьми часов утра, когда аэроплан приблизился к нему.

Это был большой пароход с развевающимся на нем американским флагом. Молодой человек заметил на верхушке большой мачты наклоненный костыль, означавший, что на судне устроен беспроволочный телеграф. На этот раз не могло быть никаких колебаний.

Пролетая над судном, он описал полукруг, снова вернулся к нему, давая знать, что желает быть принятым на судно.

Он прочитал на корме написанное золотыми буквами: «Фултон».

Было бы безумием пробовать спуститься на пароход, хотя его задняя палуба была совершенно открыта. Аэроплан наверняка заденет своими крыльями мачту, трубу или какую-нибудь часть обшивной доски.

Нечего было думать объясняться на словах, так как аэроплан, хотя и