Книга Знак Нефертити - Вера Колочкова

На кухне уже хозяйничала Лерка — споро накладывала со сковороды оладьи в тарелку, наливала кофе в чашки. Гера скромно сидел в уголке, вертел в руках свернутый в трубочку журнал. Потом положил его на стол, старательно разгладил ладонями, подвинул осторожно в ее сторону:

— Вот, Анна Васильевна, это свежий номер «Искусства»… Тут про меня статья есть… Хотя вам, наверное, не до того, я понимаю… То есть неинтересно…

И покраснел, глянул с укоризной на Лерку, втянул голову в плечи. Что ж, понятно… Значит, доказательство Гериной потенциальной успешности приволокли. Наверняка Леркина затея. С подтекстом, значит. Не волнуйтесь, мол, мама, не такой уж у меня пропащий друг, жених и бойфренд?

— Ну почему же неинтересно, Гера? Очень даже интересно! Где статья, покажи? Ага, вот тут… Оставь, я потом почитаю.

— А еще, мам, Гера на днях свои картины в галерее выставлял, и две из них, представляешь, купили! Так что с материальной стороны у нас теперь все благополучно, мам… Ты, главное, не переживай…

— Что ж, я очень за вас рада, ребята. Правда, рада. Поздравляю, Гера.

— Спасибо, Анна Васильевна. Я еще хотел вам сказать… Я очень люблю Леру. И мы поженимся, наверное… Ну, когда вы… Когда у вас…

— …Когда у тебя со здоровьем все уладится, мамочка! — быстро подхватила Лерка, садясь рядом за стол и кладя ей руку на плечо. — И еще, мам… У Геры тетка двоюродная работает онкологом в платной клинике… Говорят, очень хороший специалист, к ней в очередь за месяц вперед записываются! Ну, в общем… Гера ей уже позвонил, она готова принять участие… Да мы все, все сделаем, мамочка, ты, главное, не волнуйся! Мы с Герой всегда будем рядом! Ты не думай, ты не одна, мам…

Комок подкатил к горлу, кивнула головой, улыбнулась, чтоб не расплакаться. Нет, не поможет. Вот уже и глаза заволокло, и губы задрожали…

— Ну, мам… Ну, не надо… Все будет хорошо, что ты…

— Вы… Вы завтракайте, ребята, я сейчас…

Сорвалась со стула, убежала к себе в спальню, встала у окна, скрывшись за шторой. Смахнула со щек слезы, глянула на знакомый пейзаж. Белый, уже по-зимнему устоявшийся. Осыпанные снегом деревья, пятиэтажки в рядок, в одной пятиэтажке — аптека, в другой — лавка продуктовая. Надо же — всего-то неделю назад за этим окном дождь шел, дымчатый, как траурная вуаль… Неужели — неделю назад! Боже мой, сколько всего произошло в ее жизни за эту неделю…

Троллейбус к остановке подкатил, полупустой. Да, сегодня же воскресенье… Все то же самое за окном, без изменений. Жизнь спального района, тихая, размеренная. Такая прекрасная — жизнь…

— Анечка… Ты здесь? — послышался за спиной шелестящий мамин голос.

— Да, я здесь, мам…

Подошла, отодвинула портьеру, встала рядом, привалившись головой к плечу. Не сдержавшись, всхлипнула тихо, в горсть.

— Не плачь, мам. Не надо. Давай мы вообще больше не будем плакать, ладно? Просто будем жить с тем, что нам осталось. Нам ведь много еще чего остается, мам! Дети, домашнее тепло, вот эта зима за окном…

— Хорошо, дочка. Я не буду, не буду плакать. Я только хотела сказать… Ты прости меня, если я что когда… не так делала. Это оттого, что я очень, очень тебя люблю… Каждый ведь любит своего ребенка, как умеет, как понимает. Если я неправильно понимала — прости…

— Ну что ты, мам! Все хорошо. Никто не может избежать ошибок, и я тоже со своими детьми ошибалась… Теперь все будет по-другому, мам. И ты тоже меня прости…

Обнялись, заплакали тихо, сладко, без горечи. И вздрогнули, когда за спиной открылась дверь.

— Мам, бабушка, вот вы где! Мам, к тебе там гости пришли, иди, встречай!

— Кто? — обернулась она к сыну, вздрогнув.

— Тетя Катя Филимонова.

— О, господи… А ее-то зачем принесло? Вечером же увидимся… Хотя нет — не пойду я в кафе вечером… Хватит с меня. Побаловалась, и будет. Правда, мам?

— А кто это, дочка?

— Филимонова? Это хозяйка кафе, где я пою.

— А почему не пойдешь? Поссорились, что ли?

— С ней — нет… С ней я не ссорилась… Просто боюсь, туда один человек придет… Ну, да это неважно, мам. Не бери в голову…

Филимонова сидела в гостиной, на диване. Увидев ее, затрепыхалась лицом, сложила ладони на полной груди:

— Анька, господи… Да что ж это такое… Как же так, Анька?

— Ладно, Филимонова, хватит причитать, веди себя прилично! Пойдем, что ли, и тебя завтраком накормлю… У меня сегодня день приема, ни больше, ни меньше. Хорошо, мама с утра оладушек напекла.

— Ань… Если какая помощь нужна, ты можешь на меня рассчитывать…

— Обязательно, Катька. Спасибо тебе. Кстати — прости, что я тебе вчера нахамила.

— Ой, да ладно… Хами, сколько влезет… Что ж ты мне сразу-то не сказала, Анька? А я, дура, к тебе пристаю…

— Ладно, не суетись, проехали. Ну, пойдем, что ли…

Выгнав Лерку с Герой из кухни, они уселись за стол. Потрогала рукой кофейник — остыл…

— Погоди, Кать, я новый кофе сварю. Я быстро…

— Слушай, Каминская… — свистящим шепотом вдруг спросила Филимонова, перегнувшись через стол. — А к тебе чего, твой муж вернулся, да? Смотрю, в прихожей хозяйничает, полку прибивает…

— Да нет, это временное явление, Кать. Для оказания моральной поддержки.

— А… Ну да… А я, грешным делом, подумала…

И вновь разлился по квартире дверной звонок — длинный, настойчивый. Кто-то с другой стороны нажимал, не отрывая пальца от кнопки…

Она вдруг поняла — кто. И вздрогнула, засуетилась по кухне, как испуганная перепелка.

— Кать! Кать… Иди туда, скажи, что меня дома нет… Ну, чего ты сидишь, иди же!

— А кто это, Ань?

— Сама увидишь! Это… Это Иван…

— Какой Иван?

— Да тот самый, который Иван Арсеньич…

— Иди ты! А что ему здесь делать? Как он вообще… А, ну да… Ну, ты даешь, Каминская…

Не успела Филимонова дойти до прихожей. Столкнулась с Иваном уже в дверях кухни.

— Доброе утро, Екатерина Дмитриевна.

— Здрассьте, Иван Арсеньич…

И проскользнула неуклюже мимо него, успев окатить любопытным взглядом. А за спиной Ивана уже выстроились Антон с Витей — лица настороженные, удивленные.

— Ань… Ты его знаешь? — с долей ревнивого возмущения спросил Витя.

— Да, Витя, знаю. Он ко мне пришел.

— Ну, понятно… Просто спросить же надо… А то прет, как по бульвару… Только дверь открыли, он и попер…

— Аня, где мы можем поговорить, чтоб нам никто не мешал? — будто не слыша Витиного возмущения, строго спросил Иван.

— А нам разве есть о чем говорить?