Книга Богатство - Валентин Пикуль

Со шхун отвечали яростным огнем, но под пулями метких охотников самураи один за другим выпускали оружие. Успев подобрать из воды несколько человек, шхуны торопливо удирали обратно на Шумшу-Сюмусю!

Исполатов понял, что дело закончено…

Когда он вернулся в лагерь. Мишка Сотенный уже содрал с палки японское знамя. Обозрев поле побоища, усыпанное вражескими телами, урядник подмигнул Исполатову:

— Во, наваляли… Приходи, кума, любоваться!

Траппер сбросил с плеча связку трофейных карабинов.

— Погоди радоваться… Все ли у нас живы?

Из шеломайника дружинники вытащили Расстригина, на которого лучше было не глядеть. Сабля поручика Сато рубанула его сверху вниз — от темени до подбородка. Лицо снесено было начисто, из кровавой маски сверкали белые зубы. Даже глаз у него не осталось. Странно, что Расстригин был еще жив…

Рядом с ним положили на траву и Сережу Блинова.

Он был убит штыком прямо в грудь.

— Хоть не мучился, — сказал кто-то.

Егоршин отошел, держась за голову руками:

— Ой, беда… теперича слез не оберешься!

Японский врач перевязал своих соотечественников, без тени принуждения он оказал медицинскую помощь и русским раненым. Таких было всего лишь четверо.

— Будем трогаться? — спросил Сотенный.

Исполатов придержал его:

— Надо подождать, пока не умер Расстригин.

— Так он, может, до ночи протянет.

— Японский врач сказал, что скоро…

За это время из Явина успели пригнать телегу. Исполатов попросил оставить на повозке место.

— Для них? — показал урядник на мертвых.

— И для него, — показал траппер на Ямагато.

— Что с ним?

— Дзен…

Еще сегодня утром перед ним строился батальон, привычно кричащий «банзай». «О, солнечная богиня Аматерасу, ты знаешь, куда он делся?» В считанные минуты из полнокровного войска, готового покорить Камчатку, остались лишь он сам, его доктор и десятка три солдат, плохо соображавших, что произошло. Посмотрев на Ямагато, урядник переспросил:

— А что с ним?

— Я же сказал — дзен…

Ямагато сидел на корточках, согнутый в дугу. Он ушел даже не в себя, а в полное отрицание всего, что сейчас его окружало. Это был дзен! Вокруг него говорили люди, но он ничего не слышал. Это был дзен! Победители пытались растормошить его, но мускулы тела одеревенели в однажды принятой позе. Это был дзен! Глаза лейтенанта Ямагато бессмысленно смотрели перед собой… Это был дзен!

Дзен — состояние прострации, в какое иногда способны впадать японцы, когда «я» для них уже не «я», а весь мир кажется несуществующим. Дабы искусственно вызвать в себе это полное отрешение от мирских невзгод, японцы могут часами глядеть на луну, они подолгу любуются очертаниями камней…

Но сейчас перед Ямагато крутился, весь в репейниках, хвост русской кобылы, которая увлекала его в ужасный позор пленения. И даже этого хвоста самурай не замечал.

Хвост был для всех, но только не для него…

Вот это дзен! Прочный, непрошибаемый, почти обморочный. Потрясающий дзен, к которому нам даже нечего добавить…

ХВАЛА СЛЕЗАМ

Проделав долгий путь на восток, отряд разделился: Мишка Сотенный увел свою дружину обратно в Мильково, а петропавловские ополченцы повернули в сторону города. На телеге между убитыми бултыхался тот самый столб с доскою, на которой лейтенант Ямагато безграмотно и напыщенно изложил претензии Японии к господству над русской Камчаткой 8.

В одной деревеньке лейтенант Ямагато, придя в себя, выразил желание побрить голову. Сначала заподозрили в этом умысел полоснуть себя бритвой по шее, но Исполатов сказал:

— Дайте ему бритву…

Он объяснил дружинникам, что у самураев издревле так принято — в случае большого позора они всегда бреют головы.

Егоршин в пути поделился с Исполатовым:

— Не знаю, как ты, Сашка, а я боюсь в город въезжать. Расстригин-то ладно, он спьяна в артель затесался. А вот молодняк жалко… Как мы перед стариками Блиновыми покажемся?

Траппер ответил, что у него тоже нет сил объявить родителям о гибели их единственного сына.

— Я не могу, — сказал он. — И вообще ничего не надо доверить. Въедем в город, люди сами увидят…

Долго шагал за телегою молча, потом признался:

— Это моя вина. Зачем я не удержал его от боя? Если бы он даже в кустах пересидел — не велика беда…

На поясе траппера болталась четырехфунтовая бомба — та самая, что недавно украшала лейтенанта Ямагато. Над телегою гудящим роем вились мухи… Через весь город убитых сразу отвезли в часовню, плотник начал ладить гробы.

Была середина июля — с землетрясениями по ночам, с вулканическим пеплом, которым щедро осыпало Камчатку. Если ты здесь родился, ты будешь любить эту неспокойную землю. Ты полюбишь ее, хоть раз прикоснувшись к ней горячей и животворящей, веками впитывавшей в себя кровь людей и зверей…

Соломин никак не ожидал увидеть трактирщика Плакучего в таком горе. Этот неопрятный жилистый старик в замызганной ситцевой рубахе резко отказался кормить пленного Ямагато:

— Не стану я его, злодея этого, со стола своего потчевать. Мы ихнего брата к себе не звали, а Камчатка уже давно слезами от извергов умывается. Кажинный год всюду только и слыхать: там убили, там сожгли… Что вы хотите?

— вдруг заплакал старик. — У меня внученька во Владивостоке, гимназию кончает, уже барышня, умненька! У ней со студентом Блиновым любовь была. Ждали, что парнишечка в люди выйдет — и хорошая пара бы получилась… А теперь? Вот яму ему копают…

Егоршин принес в канцелярию японское знамя:

— Куды девать-то его?

— Музея нет, а хорошо бы завести.

— Шелковое, — сообщил зверобой, словно удивляясь. — Ежели бы не этот красный кружок посередке, можно бы девке какой блузочку сшить… А так вещь запылится и пропадет.

Затем Соломину пришлось выслушать от Егоршина немало горьких, но справедливых упреков:

— Угораздило же вас студента к нам приспособить… Гляньте сами! Всего двое убитых — и оба не нашего поля ягоды. Зато у нас лишь четверо штыками порезались. Мы же сызмальства к ружьям прикипели. Что охота, что война — две дружные соседки, и одна другой всегда пособляет…

Желая пресечь тяжкий для него разговор, Соломин сказал зверобою, что, он заслуживает второго «Георгия».

— Старый я, уже открасовался. Я бы и свой отдал, только бы студент живым остался. Как теперь родители его жить будут? Ведь единого сынка в семье даже в армию не берут, а вы взяли его, кутенка, да прямо в волчатник бросили…