Книга Дом без хозяина - Генрих Белль

Лицо ее побагровело от натуги, очки съехали на нос, капли пота катились по толстым щекам. Резиновый вентиль покрылся пузырьками слюны, но крокодил лишь чуточку увеличился в объеме.

– Спасибо, – сказал Альберт, – спасибо. Быть может, в другой раз.

Женщина выпустила изо рта вентиль, но так неловко повернула игрушку, что выходивший из нее воздух – смесь несвежего дыхания с запахом резины – ударил прямо в лицо Альберту.

– Спасибо, – повторил он раздраженно, – я возьму вот это.

Он указал на картонный щит, к которому шпагатом были прикреплены молотки, плоскогубцы и буравы.

Хозяйка стала заворачивать набор инструментов. Альберт, доставая из кармана деньги, вдруг вспомнил, что Мартину это ни к чему. Так же, как и его отец, он был совершенно равнодушен к технике и не любил мастерить.

Они вышли из магазина. Проехав на большой скорости несколько улиц, Альберт пересек широкий проспект и притормозил в тенистой каштановой аллее.

– Вот мы и приехали, – сказал он, остановив машину.

Брезгот вылез, держа под мышкой коробку с пинг-понгом.

– Хорошо у вас здесь, – сказал он.

– Да, просто чудесно, – отозвался Альберт.

Он открыл садовую калитку и прошел вперед, Брезгот шел за ним. Мартин еще не вернулся из школы. Альберт тотчас же заметил это: записка, которую он утром приколол к двери, висела на прежнем месте. Он написал ее красным карандашом. «Подожди меня с обедом – сегодня я не опоздаю». Слово «сегодня» было дважды подчеркнуто. Альберт снял записку, отпер дверь, и они вошли в темную прихожую, обитую зеленым шелком. Материя неплохо сохранилась, но выцвела. Узкие мраморные полосы, делившие стены на зеленые квадраты, кое-где покрылись желтыми пятнами. На радиаторе отопления лежал слой пыли. Увидев самокат Мартина, косо приставленный к радиатору, Альберт поставил его прямо, а Брезгот расправил прикрепленный к рулю трехцветный вымпел, красно-бело-зеленый.

– Прошу, – сказал Альберт.

В гостиной было тихо и сумрачно. Большое зеркало в простенке между двумя дверями целиком отражало висевший напротив портрет. Брезгот стал рассматривать его. Это был набросок темперой, сделанный поспешными, грубыми мазками, но очень талантливо. Юноша в ярко-красном свитере стоял, опустив глаза, словно читая надпись на куске голубого картона, который держал в руке. Надпись была, как видно, сделана им самим, потому что в другой руке он держал карандаш. В зубах его дымилась трубка…

Брезготу удалось прочитать ярко-желтую надпись на голубом картоне: «Домашняя лапша Бамбергера».

Альберт вернулся из кухни, не закрыв за собой дверь, и Брезгот увидел, что кухня очень большая. Стены облицованы белым кафелем, и на нем мозаика из маленьких черных плиток, изображающая различные символы кулинарного искусства, – половники, кастрюли, противни, сковородки, гигантские вертела, и среди этих узоров красуется надпись: «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок».

– Это ее муж-поэт на портрете? – спросил Брезгот.

– Да ты посмотри отсюда, так лучше видно.

Мягко взяв Брезгота за плечо, Альберт повернул его лицом к зеркалу, которое было точно такой же величины, как и портрет. Брезгот задумчиво глядел на портрет в зеркале, на кусок голубого картона с перевернутыми желтыми буквами. Зеркало отражало его и стоящего рядом Альберта, их усталые лица и поредевшие волосы. Посмотрев друг на друга, они улыбнулись.

– Подождем с обедом, пока придет мальчик, – сказал Альберт. – А тем временем выпьем.

Они прошли в комнату Альберта, просторную и светлую, с высоким потолком. У стены стояла кровать, напротив нее – рабочий стол. Стол был огромный, но между ним и кроватью оставался еще широкий проход. У самого окна стояла кушетка, рядом с ней шкаф, кресло и столик с телефоном.

Альберт достал из шкафа рюмки, бутылку коньяка и поставил все это на стол.

Брезгот уже уселся и закурил. Все вокруг дышало покоем. Дом и сад были погружены в глубокую дремотную тишину. Давно уже он не испытывал такого наслаждения. Ему здесь было хорошо, и предстоящий разговор с Альбертом о Нелле возбуждал в нем радостное предчувствие. Пока Альберт наполнял рюмки, Брезгот встал, подошел к окну и распахнул его. Откуда-то издалека послышались детские голоса и смех. По оживленным выкрикам детей можно было сразу догадаться, что они плещутся в воде. Брезгот вернулся к столу, сел против Альберта и пригубил налитую рюмку.

– Хорошо здесь у тебя, – сказал он, – как хочешь, а я просижу здесь до тех пор, пока ты меня не выпроводишь.

– Ну и сиди себе на здоровье.

– Мне только придется еще позвонить в редакцию, попозже, часа в четыре.

– Отсюда и позвонишь.

Альберт все время наблюдал за Брезготом и ужаснулся, заметив выражение плохо скрытого отчаяния и отрешенности в его лице, которое живо напомнило ему Шербрудера, двадцать лет тому назад застрелившегося из-за безнадежной любви к Нелле. В то время Нелла была ответственной за вечера отдыха в союзе германских девушек и подружилась с Шербрудером, который устраивал такие же вечера в союзе гитлеровской молодежи. Шербрудеру только что исполнился двадцать один год, он окончил учительскую семинарию и получил место учителя младших классов в одной из окрестных деревень. В пригородной роще, окружавшей развалины старой крепости, Шербрудер отыскал могучий, развесистый дуб. По его указанию вокруг дуба срубили несколько деревьев и расчистили небольшую поляну. Он назвал ее «Тингом»[7], приводил сюда ребят из своей школы, устраивал с ними игры, разучивал песни. Щуплый и черноволосый, Шербрудер смахивал на цыгана. Нетрудно было догадаться, что он правую руку дал бы на отсечение за белокурые волосы. А у Неллы волосы были светлые, золотистые. Она походила на тип германских женщин из расистских журналов, только куда интересней их. Шербрудер донес на Рая и Альберта местным штурмовикам, которые устроили в старой крепости, рядом с его «Тингом», небольшой, почти частный концлагерь. Их продержали там три дня, допрашивали, избивали. По сей день Альберту снились иногда мрачные казематы крепости, дикие вопли истязуемых, эхом разносившиеся под их сводами. Пятна пролитого супа рядом с пятнами крови на бетонном полу, пьяный рев штурмовиков, собиравшихся вечерами на кухне, где заключенные чистили картошку. В редкие мгновенья затишья сюда с шербрудеровского «Тинга» доносилась песня «Вперед, голубые драгуны!».

Альберта и Рая продержали в старой крепости всего три дня. Отец Неллы, поставлявший мармелад в большой летний лагерь «Гитлеровской молодежи» в окрестностях города, вызволил их оттуда.

Они поняли, что все это произошло из-за Неллы, но сама она никогда не говорила о своих отношениях с Шербрудером.

И после их освобождения Шербрудер все еще не мог забыть Неллу; как-то они видели его в кафе, у мороженщика Генеля. Альберт запомнил выражение страстной влюбленности на лице Шербрудера, такое же, как сейчас на лице Брезгота.