Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская

– Теперь вы сами все знаете, Валерий. Практикуйте собственный стиль. Ищите свой образ.

И Валера практиковал. На репетициях, дома, на прогулках и по дороге на работу.

Особенно много давали джем-сейшны, вечера импровизаций, принятые в оркестре. Музыканты собирались в кафе или ресторанах с небольшой сценой, сперва играли, а потом сидели за столиками, обсуждая услышанное. Валеру на такой вечер пригласили впервые:

– Сегодня собираемся на Большом Патриаршем, – обратился к нему Осколков. Как и Лундстрем, Гриша совмещал несколько должностей: играл на тромбоне, инспектировал оркестр и коордринировал мероприятия.

– А где это?

– А точно, ты ж не москвич… – Хлопнул себя по лбу тромбонист и заворчал. – Все переименовывают и переименовывают. Никак не успокоятся.

Он начертил план на обрывке «Известий»:

– Улица Адама Мицкевича, за домом Тарасова, сейчас это… за посольством Польши. Вот здесь!

Валера на всякий случай решил пойти с Робиком Андреевым и Аркашей Шабашовым, чтобы не заблудиться. Огромные окна-арки во всю высоту здания с видом на пруды, второй этаж в виде балкона, респектабельная советская роскошь заставили почувствовать себя маститым артистом. Оказалось, Патриаршие пруды выбрали не случайно. «Шанхайцы» обсуждали недавно напечатанный в журнале «Москва» роман Булгакова.

– Олеж, это же про нас! Согласись! – разводил руками Игорь Лундстрем.

– Возможно… – чуть грустно и иронично кивнул Олег Леонидович.

– Люди как люди! Вот только квартирный вопрос испортил!

Валере стало интересно, что обсуждают братья Лундстремы, и он коснулся плеча Андреева:

– О чем они?

Тот откликнулся с удовольствием.

– Ты, наверное, и про письмо Надомцева не знаешь?

– Нет.

– Сейчас!.. – с радостью начал выносить сор из избы Андреев.

История о распаде «шанхайцев» из-за квартирного вопроса оказалась простой и грустной. Директор оркестра Михаил Цын смог выбить участок земли в Бабушкине. Решение выглядело элегантным: близость к Москве, легкая и быстрая прописка. Олег Леонидович сам спроектировал дом, учитывая пожелания музыкантов и нужды оркестра. В нем были концертный зал, ресторан, квартиры с репетиториями и звукоизоляцией.

– Сам спроектировал? – удивленно прервал Валера.

– Так Олег Леонидович – архитектор. Харбинский политех.

– Не музыкант? – Валера почувствовал себя увереннее. Оказывается, образование не так и важно, раз архитектор смог стать не только пианистом, но дирижером и художественным руководителем. – А как построили?

– Ну… деньги с частных концертов. Цын предприимчивый мужик. Все легально по хозрасчету. И строили по закону: оформили кооператив. Только… – Андреев перешел на полушепот. – Какие-то чинодралы здание захапали.

– Это как?! – возмущенно нахмурился Валера.

– Ну там МКАД как раз проложили. Бабушкин приписали к Москве. Вот такие вот основания. Сказали, что дадут взамен квартиры в Москве.

– Не дали?

– Ну формально-то дали. Надомцев письмо написал, дескать, возможность заселить артистов по ранее намеченному списку ограничена, потому квартиры выделят десяти самым талантливым. Тут и пошли… разборы полетов. И Цын оказался вдруг предателем, и молодежь, включенная в «талантливые», впереди ветеранов-шанхайцев, а уж деньги общие, сгоревшие в кооперативе, – отдельная тема.

– Поня-а-атно, – протянул Валера. Стало тревожно. Если уж самих шанхайцев обманули пропиской, то, что говорить об Ободзинском, который в оркестре без году неделя. Однако информацию о кооперативе и предприимчивости Цына стоило обдумать.

– После этого ушли Деринг, Модин, Голов. А Жора Баранович, тот вообще погиб.

– Погиб?

– Да. Где-то на юге. При каждом случае вспоминают. Грустят. Играют «Сан-Луи блюз». Я-то не застал его. Мы – молодые – просто музыканты, а они… «шанхайцы»!.. Там совсем другая дружба.

Валера оглянулся на столик, где сидели Олег и Игорь Лундстремы, гитарист Олег Осипов, Алексей Котяков и Григорий Осколков. Выглядели музыканты не просто старше и опытнее, а фронтовыми товарищами, прошедшими огонь и воду. Вместе смеялись, вместе замолкали, вместе начинали оживленно что-то обсуждать.

Интересно, не уйди он из филармонии, может, через годы и у него с ребятами вышел бы свой оркестр? Смогли бы они добиться того же с Гольдбергом, Симой Кандыбой, Пашей Вайманом, Милей?

Пока Валера раздумывал о странных поворотах судьбы, «шанхайцы» вспомнили о нем:

– Этого парня нашел Цын? – спросил Игорь брата.

– Его администратор из Ростова порекомендовал.

– И как он?

– Напомнил мне Юрку Модина, – вступил в разговор Котяков. – Гений, но слегка заносчив.

– Ему до Модина далеко, – возразил Осипов.

– Почему?

– Модин, возможно, и был задавалой. Однако полжизни потратил на то, чтобы научиться себя контролировать. А этот? В профессиональном плане уже имеет все то же самое, что и Модин, но совсем молодой! И уже хочет, чтоб с ним считались!

– Таланты, они все такие…

– Не в этом возрасте! – настойчиво гнул свое Осипов. – Вот попомните меня. Такие гении всегда заканчивают истериками и срывами концертов. У нас солист для оркестра, а не оркестр для солиста!

– Согласен. Талантливые люди не подарок, но если он продолжит петь так же, как сегодня… – заметил Гриша Осколков и расплылся в улыбке: – Здорово же поет!

– У Ободзинского нет образования! – внезапно подошел к их столику и невежливо вклинился в разговор конферансье Алов.

– И что? – ощетинился Гриша. Ему не понравилось вторжение: опять Алов набрался. – Мы все были без образования.

– Да, но мы пошли в консерваторию и закончили ее! – вспомнил Осипов.

– Известными мы стали до нее и без нее!

– А на пластинках вы появились с ней! – снова вмешался Алов. – А ему что на пластинках писать? Поет Валерий Ободзинский?

Спор зашел в тупик, и все посмотрели на Олега Лундстрема. Когда-то, проголосовав, они выбрали его руководителем, и сейчас этот голос зачастую становился решающим.

– Любой шаг таланта может как подвигнуть к вершинам славы, так и опустить в пропасть забвения. Для первого нужно напряженно трудиться, для второго не делать ничего. А Валерий трудиться умеет.

Глава XX. Первые пластинки

1966

Прохожие удивленно улыбались, глядя на молодого человека, который, засунув руки в карманы и задрав к майскому небу голову, то ли шел, то ли танцевал посреди тротуара. Он спешно делал несколько шагов вперед, затем, крутанувшись на месте, переходил на шаги с подскоком, словно танцуя польку. «Танцор, репетирующий перед работой? Или влюбленный, который не может сдержать чувств?» – терялись в догадках окружающие.