Книга Де Бюсси и инфанта - Анатолий Матвиенко

Занявшись перевязкой, я пропустил следующий выход «танка» на сцену. Вскоре рёв трёх дюжин швейцарских глоток, не менее громкий, чем гром выстрелов, возвестил начало рукопашной на баррикаде и окончание жизни её гарнизона.

Следующий акт драмы должен был произойти в королевских апартаментах, основательно разгромленных и более не напоминающих место прихорашивания монарха. Я ступил туда, баюкая перевязанную левую руку, но при виде де Гизов вцепился в рукоять шпаги. Генрих де Гиз стоял в стойке, выставив шпагу вперёд. Чуть позади занял позицию герцог Майенский, брат Генриха. Третий брат в кардинальской сутане держал крест на вытянутой руке, отгоняя нас как нечистую силу. Четвёртой в королевском алькове оказалась немолодая и незнакомая мне женщина. Стоп, я видел её раньше, это Анна Немурская, мать всех троих Гизов, приготовившихся к последнему бою.

Но никакого боя не случилось. Появившийся как чёртик из табакерки Шико с двумя пистолетами в руках разрядил оба ствола и, отбросив пистолеты, начал наступать на кардинала с обнажённой шпагой. Давно переставший воспринимать чужие смерти близко к сердцу, я невольно отвёл глаза.

Дико заверещала герцогиня, лишившись последнего сына.

Её крик прервался, захлебнулся, послышался звук упавшего тела.

Шико приблизился ко мне, спрятав в ножны окровавленную шпагу.

– Королю не просто было бы сдержать обещание при живых Гизах. Он тебе велел взять их живыми, мне же ничего не приказывал. Прими от меня эту небольшую любезность.

Четыре трупа… И несколько сотен, быть может – тысяча, валяется в коридорах Лувра, на подступах ко дворцу или плавает в Сене. Небольшая любезность для истории Франции!

Шико был прав – пресечение боковой ветви Лотарингского дома облегчило королю изъятие всех их земель, поместий и прочего. Изобразив простодушие на лице, Генрих заявил на балу, собранном через дней десять после штурма в наскоро прибранном Лувре: ничего, в сущности, не изменилось, так как королева Луиза происходит из Лотарингского дома. Владения переместились из правого кармана в левый, не о чем беспокоиться.

От обещания отдать мне Шато-Рено король не отказался, правда, пробовал обставить сделку дополнительным условием: кредитом казне в размере пятисот тысяч испанских эскудо. Вызывали сомнения способность и желание монарха этот кредит когда-либо вернуть, но окончательно я убедился в неисправимости мошенника, когда узнал, что же приобрёл за щедрое финансирование взятия Парижа. Княжество по размеру оказалось не многим больше самого листка королевского эдикта о присвоении мне титула маркиза де Шато-Рено – всего-навсего деревня, а пересечь новые владения можно пешком за полчаса. Генрих меня облапошил без зазрения совести, я заплатил швейцарским гвардейцам сумму, намного превышающую стоимость карманного княжества.

Стараясь сохранять радостное выражение на физиономии, подходящее новоиспечённому сиятельству, я танцевал на балу. Парижане, месяц назад рукоплескавшие гиззарам за избавление от гугенотов, ничего не имели против маркиза, спонсировавшего возвращение короля и убийство де Гизов. Воистину принципиальные личности!

Ожидаемым, но всё же явно чрезмерным потоком хлынуло на меня женское внимание. Осчастливленный дворянским титулом, выше которого во Франции только герцогский, богатый, причём молва приписала мне гораздо больше, чем дают поместья в Анжу и пай в Вест-Индской компании, высокий ростом и совсем ещё не старый мужчина двадцати девяти лет, я годился в любой ипостаси – и на роль любовника овдовевших графинь, и как выгодная пара для молодых девиц из хороших семей. Девицы продолжали плодиться, невзирая на войну, а молодые люди погибали.

Только Исабель считает меня слишком старым. И маркиз всё равно не принц, не член августейшей семьи. Как говорили на Руси – худородный!

За танцами, беседами, смехом угасал августовский вечер, а я наблюдал, как закручиваются новые интриги, рисуется картина послевоенного устройства Франции. Или, скорее, предвоенного. Генрих осыпал милостями не только меня, но и швейцарцев, и других дворян, кто перебрался через Сену выше по течению и атаковал Лувр. Но гугенотов, ударивших по парижским укреплениям с юга, отвлекая основные силы гиззаров, король удостоил одной лишь высочайшей благодарностью, не одарил ни титулами, ни клочком земли. Мрачный, затянутый во всё чёрное Генрих Наваррский будто приехал не на бал, а на похороны, убыл с приближёнными задолго до окончания празднества и столь любимого Генрихом III фейерверка. Представляю, когда дело дойдёт до подтверждения привилегий протестантам, щедро обещанных в Шартре… Вполне вероятно, вспыхнет новая гугенотская война.

Кто-то из придворных пригласил меня к шёлковому шатру Марго. Королева игрушечного королевства осыпала меня упрёками – отчего уделяю столько внимания дамам и девицам, а ей ничего… Пришлось срочно изобретать высокопарные фразы, что слишком ослеплён блеском её величества, не приближался, рискуя потерять зрение совсем.

– Несносный! – она легонько шлёпнула меня веером. Наклонившись, добавила совершенно иным тоном: – Видели, маркиз, как демонстративно удалился мой муж? Король ждёт нас с вами и герцога Анжуйского. Что-то затевается…

Коль приглашение мне было передано столь приватным способом, я выбрал окольный путь к королевским покоям. В том числе по коридору, где совсем недавно пахло порохом и убрано было весьма поверхностно.

Я остановился. В стене, повредив изящную лепнину, зияла глубокая трещина, края подёрнулись бордовым. Не требовалось особого воображения, чтобы понять: передо мной – след алебарды, перед столкновением со стенкой разрубившей человеческое мясо.

Им мало? Хотят ещё?

Оказалось – да.

Завитый, надушенный и напомаженный король носился взад и вперёд, швырял в пространство бокалы и мелкие безделушки. Холёные руки заламывались как у опереточной актрисы. Он повторял:

– Свиньи! Да-да, гугенотские свиньи. Мир был лучшей им наградой! Почему эти свиньи бросили меня?

Почему-то подумалось, что в оставленном мной мире правил совсем другой Генрих III, тот сумел переиграть де Гизов, не имея поддержки в виде нидерландского золота. Этот готов сдать всю партию, находясь в более выгодном положении.

Королевские излияния слушало совсем немного людей – его брат и сестра, супруга Луиза, де Монсоро, парижский епископ и почему-то Шико. В какой роли я приглашён в круг особо избранных, куда не стремился, понять было сложно.

– Генрих Наваррский раздосадован, – подал голос герцог Анжуйский. – Он рассчитывал ухватить кусок Лотарингских земель. Ты же не дал ему и того клочка, что презентовал де Бюсси.

– Де Бюсси заслужил. Де Бюсси был виновен передо мной, теперь он искупил и прощён. Правда, маркиз? А они – свиньи. Неблагодарные свиньи!

Лицо Луизы не выражало ровно ничего. Марго стрельнула взглядом в мою сторону, словно вопрошая: видишь, как оно – находиться при чокнутом короле.

– Пока еретики не вернутся в лоно истинной веры, особенно клятвопреступник Наварра, о какой-то мягкости к ним не может идти и речи, – прогнусавил святоша.