Книга Йоркширская роза - Маргарет Пембертон

Она упала на колени и закрыла лицо руками, бурно всхлипывая.

Ноуэл не подошел к ней. С лицом, искаженным болью, он повернулся и пошел прочь от всех них так решительно и быстро, словно уходил навсегда.

Роуз бросилась за ним, но не смогла догнать и удержать. Не заходя в дом за своими вещами, Ноуэл направился прямо на вокзал в Илкли. Он был уверен, что Роуз сделает все от нее зависящее, чтобы понять его, и надеялся, что, Бог даст, и Гарри поймет, но только они, и никто больше.

Мрачный и подавленный, сел он на поезд до Лондона. Отныне и впредь, пока не кончится война – чем бы она ни кончилась! – ему суждено пребывать в одиночестве в одеянии из белых перьев. Любопытно, пришлет ли ему Лотти хоть одно такое перышко… Разбиваются ли сердца человеческие, как о том говорят, и произойдет ли это с его собственным сердцем?

Уолтер, моля Господа о том, чтобы слух о решении Ноуэла не дошел до его избирателей, вступил в лондонское добровольное ополчение.

Руперт записался в элитный полк.

В Брэдфорде добровольцев оказалось так много, что из них был сформирован отдельный батальон – Первый Брэдфордский добровольческий батальон. Микки был одним из первых у дверей рекрутского присутствия. За ним последовал и Чарли Торп.

Лотти, узнав от Нины, что ее подруга герцогиня Са-зерлендская взяла на попечение госпиталь Красного Креста во Франции и увезла туда своих дочерей и их подруг в качестве сестер милосердия, тотчас написала герцогине письмо с просьбой принять и ее в их число.

Нина предложила свои услуги больнице Гая в Лондоне и подвергла свой патриотизм тяжкому испытанию, надев на себя чудовищно уродливую униформу.

«Платье сшито из ткани в белую и фиолетовую полоску, которая не посрамила бы и палатку. Оно и по фасону похоже на палатку. Клянусь, что Герти Грэм вполне поместилась бы в нем, мало того, оно было бы ей великовато, – писала Нина Роуз. – Я собираю его в складки и подпоясываю ремнем. И в довершение всего ношу черные шерстяные чулки и черные туфли на низком каблуке. Руперт умер бы со смеху, если бы увидел меня в этом наряде!»

В первые месяцы войны, когда почти каждый был в душе уверен, что «все это к Рождеству кончится» и что «мы их в порошок сотрем», Роуз работала на фабрике по четырнадцать часов в день. О тканях нового рисунка и речи быть не могло. По огромному правительственному заказу гнали только хаки, хаки и хаки. Роуз думала лишь о том, как справляться с этим вовремя, и подолгу, мучительно ждала писем от Гарри.

Как любой кадровый офицер, он был немедленно отправлен на фронт. В августе попал в самую гущу кровавых сражений при Монсе. В сентябре отступал в составе армии союзников от Марны. В октябре стал одним из бесчисленного множества тех, кто сражался на обратном пути к Марне за возвращение утраченных территорий, за то, чтобы в британских и союзнических газетах появились на первых полосах заголовки: «ПАРИЖ СПАСЕН: НЕМЦЫ ОТСТУПАЮТ!»

«В одном можно быть уверенным, – писал он мрачно Роуз в ноябре. – В том, что война не кончится к Рождеству. Временами я сомневаюсь, что она может кончиться к следующему Рождеству».

С наступлением Нового года стало ясно, что предсказания Гарри оправдываются. Немцы отступали в ограниченных пределах. Обе воюющие стороны приступили к строительству оборонительных сооружений, а линия окопов протянулась от Ньюпорта на бельгийском побережье через Ипр, Аррас, Суассон и Реймс к Вердену. Наступления и отступления совершались той и другой стороной не более чем на несколько миль.

«Это тупик, – сообщал Гарри в февральском письме, – и все мучительно сверх всякого описания. Я не хочу писать тебе об этом, Смешная Мордочка. Я просто не могу. Мне хочется думать только о Крэг-Сайде и о вересковых холмах Илкли».

На восточном фронте союзники высадили в апреле морской десант в Галлиполи, чтобы подобраться к укреплениям, защищающим подходы к Константинополю, и таким образом оказать поддержку союзным войскам России. Руперт отплыл с этим десантом.

Командующий операцией, понимая, что турки сосредоточат на высотах над узкой полосой берега, на которую должен был высадиться десант, значительные воинские соединения, решил прибегнуть к тактике, заимствованной у древних греков, осаждавших Трою. В роли безопасного на вид деревянного троянского коня командующий использовал столь же невинного на вид «морского коня» – трансцортное судно «Клайд».

В бортах «Клайда» были прорезаны большие и широкие отверстия, из которых должны были высадиться десантники, едва судно подойдет к берегу.

Так они и сделали, но не преуспели в намерении поразить турков внезапностью нападения. Вместо этого они попали в настоящий ад. Им пришлось прокладывать путь к берегу по мелководью под убийственным огнем турецких пушек, и вода в море покраснела от крови убитых и умирающих. Руперт был одним из немногих, добравшихся живыми до берега. Во время кровавой резни, завязавшейся здесь, Руперт собрал вокруг себя остатки своего батальона и, совершив невозможное, захватил обороняемые турками высоты. Сражаясь врукопашную, словно гладиатор, этот не знающий страха отважный двадцатипятилетний мужчина погиб как герой.

Получив трагическое известие, Роуз немедленно отправилась в Лондон. Нина была в ужасном состоянии и вела себя за пределами разумного. Впервые в жизни Роуз пришла в полное отчаяние.

«Мне кажется, Нина потеряла рассудок, – написала она Уильяму. – Она, видимо, даже не замечает моего присутствия. Может быть, мама и могла бы добиться от нее какого-то отклика, но у меня ничего не получается, как бы я ни старалась».

Лиззи, по-прежнему оплакивающая Лоренса, поехала в Лондон и остановилась в городском доме Стронов, а Роуз вернулась в Крэг-Сайд.

Фабрика Риммингтонов работала на полную мощность, и не Уолтеру, а Роуз приходилось иметь дело с поставщиками и клиентами. Бельгийские и французские текстильные предприятия были захвачены немцами, русские и польские разрушены, и фабрика Риммингтонов получала заказы не только из Франции, но также из Сербии и России.

«Успеха тебе в работе, Смешная Мордочка, – писал Гарри с фронта. – Твой дед гордился бы тобой!»

В июне Торпы получили известие, что Чарли тяжело ранен и помещен в полевой госпиталь в Булони.

«Как только он открыл рот, я сразу поняла, что он из Брэдфорда, – писала Лотти Роуз. – Потом он сказал, что хочет показать мне фотографию любимой девушки, и попросил открыть его бумажник. Как ты думаешь, что я увидала? Фотографию дочери папиной подруги! Девушка смотрела на меня с сияющей улыбкой. Если папа женится на миссис Уилкинсон, а Чарли – на Дженни, значит, он станет моим родственником? Есть от чего закружиться голове! К сожалению, придется сообщить тебе и печальную новость. Чарли ампутировали левую ногу в тот же вечер, как его доставили в госпиталь. Расскажи об этом Дженни как-нибудь помягче. Во всяком случае, теперь Чарли уже не придется воевать, и скоро он вернется домой и к Дженни».

В конце июня Роуз заболела тяжелой формой гриппа. В начале июля Гарри приехал в отпуск. Не могло быть речи о совместных посещениях фабрики или о прогулках по вересковой пустоши. У Роуз хватало сил, только чтобы лежать на спине, откинувшись на подушки, а температура у нее держалась, как выразился Уолтер, «за пределами градусника». И еще она могла радоваться тому, что Гарри после почти целого года, проведенного на фронте, сидел возле нее, благодарение Господу, целый и невредимый, радоваться и смотреть на него во все глаза.