Книга Ущелье дьявола - Александр Дюма

— Вот так маркитанты! — сказал он самым небрежным тоном.

Но, минуту спустя, он уже оставил, неизвестно под каким предлогом иноходца, на которого уселась Шарлотта, пропустил мимо себя всю толпу, подошел к трактирщику, велел налить себе стакан водки, опрокинул его и пустился догонять свою возлюбленную.

В Неккарштейнахе остановились немного отдохнуть. Дорога подвела животы студентам, и съестных припасов из Гейдельберга, ввиду настоятельной потребности их поглощения, хватило им только заморить червячка. А у трактирщиков в Неккарштейнахе было съедено все до последнего цыпленка и выпито все до последней бутылки.

Подкрепившись таким образом, студенты продолжали путь.

Они шли еще часа четыре с лишним, затем подошли к перекрестку.

— Вот так штука! — сказал Трихтер. — Дорога-то разветвляется. Куда теперь идти, направо или налево? Я стою в недоумении, как Буриданов осел перед стогом сена и водой.

В эту минуту вдали послышался конский топот. На дороге снова показалось быстро приближающееся облако пыли, а через секунду можно было различить и всадника: то был Самуил.

— Виват! — заревела толпа.

— Куда теперь идти? — спросил Трихтер.

— Следуйте за мной, — сказал Самуил.

Глава сорок третья Тайны одной ночи и одной души

Что же делал Самуил со времени своего отъезда из Гейдельберга?

Накануне вечером он вернулся в Ландек к семи часам, так что не прошло и полных суток с того момента, когда он выехал из Ландека.

Он имел еще время зайти в хижину Гретхен.

Пять минут спустя после выхода его из хижины Гретхен, пригнала домой стадо коз. Сегодня она вернулась раньше обыкновенного, не дожидаясь наступления ночи. Она ощущала с самого утра какое-то необъяснимое недомогание, вследствие которого она лишилась сна и аппетита. В продолжение всего дня ее трепала лихорадка. Она чувствовала себя и возбужденной, и разбитой.

Подоив и убрав коз, она вошла в хижину, но скоро опять вышла на воздух: она нигде не могла найти себе места.

Эта знойная июльская ночь дышала томительной истомой, чувствовалась несносная духота, не было ни малейшего ветерка. Только слышалось немолчное стрекотание кузнечиков, раздававшееся изо всех щелей растрескавшейся земли. Гретхен ощущала какую-то странную сухость во рту: внутри у нее все жгло, но ей не хотелось пить, она была страшно утомлена и изнурена, но ей не хотелось спать.

Во всей природе была разлита какая-то таинственная, сладострастная нега. В гнездах постепенно смолкало любовное чирикание птиц. Голова кружилась от одуряющего аромата трав. Сквозь прозрачную дымку воздуха виднелась мягкая небесная синева.

Гретхен хотела пойти домой и не могла тронуться с места, она сидела на траве, как околдованная, охватив руками колени, ничего не видя, ни о чем не думая, вперив неподвижный взор в звездную даль. Она страшно страдала и сама не знала причину тому. Ей хотелось рыдать, ей казалось, что рыдания облегчат ее муки, она пробовала заплакать, но слез не было. Наконец, после отчаянных усилий, она почувствовала, что слеза увлажнила ее сухие, воспаленные глаза.

Удивительнее всего казалось ей то, что она не в состоянии была отогнать от себя назойливые воспоминания о Готтлобе, об этом молодом пахаре, который сватал ее прошлый год. Почему ей было и сладко, и больно думать теперь о нем, когда она до сих пор была к нему совершенно равнодушна?

Почти месяц тому назад Готтлоб, встретив однажды Гретхен, робко спросил ее, не наскучило ли ей одиночество и не изменила ли она своих взглядов на замужество. Но она ответила ему, что теперь свобода ей кажется еще милее.

Тогда Готтлоб сообщил ей, что его родители все уговаривают его жениться на девушке из одной с ним деревни, Розе. Гретхен выслушала эту новость совершенно равнодушно, не ощущая никакой ревности. Она даже искренне советовала Готтлобу исполнить желание его родителей, причем ей и в голову не приходило, что женитьба Готтлоба могла уязвить ее самолюбие. Напротив, она была бы очень рада видеть, что этот честный парень утешился с другой и живет с ней в счастье и довольстве.

И после этой встречи с ним, она не иначе, как с радостным чувством, думала о возможной женитьбе Готтлоба.

Почему же сегодня ее охватывает какое-то горестное сожаление при мысли о Готтлобе? Почему она не может без содрогания представить себе Готтлоба в объятиях другой женщины? Почему, наконец, она не в состоянии отогнать от себя неотвязчивую мысль о Готтлобе, которая всюду преследует ее, как назойливая муха?

Почему сегодня она не повела своих коз на обычное место — к скалам или в чащу, а все старалась пасти их на опушке леса или в долине? Там у Готтлоба были участки земли. Почему она бродила целый день около этих участков и, не встретив Готтлоба ни разу, почувствовала какую-то смутную тоску? Почему?

Она решила вернуться домой, не дожидаясь наступления сумерек. Вдруг она вся затрепетала: ей послышался голос Готтлоба. Она обернулась и увидела его на меже, возвращавшегося с поля. Но он был не один. Отец Розы и сама Роза шли вместе с ним.

Он шел под руку со своей невестой, и они весело о чем-то разговаривали. Гретхен скрылась за деревьями, и ее не заметили.

Отчего же сжалось ее сердце? Отчего она бросила на Розу ревнивый взгляд? Почему вдруг перед ее духовными очами пронеслись все тайны супружеской жизни? Почему веселый смех Готтлоба и довольный вид Розы всюду преследовали ее? Отчего то, чему она прежде радовалась, огорчало ее теперь? Отчего у нее, у которой никогда не возникло ни единой дурной мысли, чужое счастье исторгало теперь горькие слезы?

И ни на один из всех этих вопросов она не могла найти ответа.

Она хотела встряхнуться, отогнать докучливые мысли и поднялась с места. Губы и глаза ее горели, как в лихорадке.

— Теперь я понимаю, — сказала она. — Меня просто мучит жажда и одолевает сон.

Она вошла в хижину, взяла огниво, высекла огонь и зажгла светильник.

Потом она открыла шкафчик и достала оттуда хлеб.

Но она с трудом съела только маленький кусочек, ей совсем не хотелось есть. Кроме того ей снова показалось, что хлеб имел тот же самый странный вкус, как и накануне. В углу стояла сыворотка. Она начала ее пить с жадностью…

Вдруг она остановилась. Ей показалось, что и питье отдавало какой-то странной горечью. Но ей так хотелось пить, что она не обратила на это никакого внимания.

— Господи! — сказала она. — Я, кажется, рехнулась! И она выпила всю сыворотку до последней капли.

Она почувствовала, что немного освежилась и прилегла, не раздеваясь, на постель из травы.

Но заснуть она не могла. Вскоре она почувствовала, что волнение ее усиливается. Казалось, что питье не только не утолило ее жажды, но даже еще более возбуждало ее. Она задыхалась взаперти, сердце ее усиленно билось, кровь стучала в висках.