Книга Бесы с Владимирской горки - Лада Лузина

– Но сходство с портретом?

– А коли наш звонарь Захарий имеет некоторое сходство с образом святого Петра в алтаре, ты заподозришь, что он – святой Петр? – язвительно переспросил приятеля Федор. – Да и сама литография весьма отдаленное сходство с портретом имеет. Я ведь видел вчера изображение Дмитрия Долгорукова в Лавре… Все это сходство, сродство Подлудкин один углядел. Он тоже в упыри меня желал записать. И денег мне дал, чтобы я об отце, деде, прадеде ему рассказал. А мне ли трудно нарассказывать всякого? Такая уж у нас, у горемычных сирот, доля-судьба – коль нет у тебя отца, значит, кто угодно твоим отцом может быть. Хоть князь, хоть сам царь! Но я полагал, уж ты-то точно знаешь от дядьки… Меня еще в малолетстве на ступенях монастырских нашли. А все истории о моем знатном роде я уже сам сочинил.

Федор помолчал.

– А вот Петруша и верно был из Танских… За прадеда-упыря он и смерть свою принял. Кто ж не слышал о полковнике Киевском, о живом мертвеце? Знаешь, что там, в Лавре, случилось? Заболел наш Петруша, помирал, молил меня привезти его сюда, в наш монастырь… А дядька твой его не пустил!

– Потому что Петр стал упырем? – тихо проговорил Алексей.

– Потому что было видно, что Петр умирает! А коли умрет кто-то у нас в Златоверхом от холеры, выходит, не такой уж и неприступный для смерти наш монастырь.

– От холеры? Но ведь Петра убили? Или нет? Как ты оказался там? Откуда ты знаешь все это? – вскинулся Алексей.

– Я пошел на похороны в Лавру с Петром, – угрюмо признался Федор. – Без послушания знамо – ушел не спросясь, не благословясь. Хотел поддержку ему оказать. Он же совсем малец еще… был. А из нашей братии с ним никто не пошел. Даже ты. А я был там. Я все – ВСЕ видел! Я и привез сюда Петра с похорон. А дядька твой запер перед нами ворота. Почему, не знаешь?

– Бесов он убоялся… скажешь, не было бесов на тех похоронах в Лавре Печерской?

Федор тяжело замолчал и с упреком посмотрел на памятник святому Владимиру под их ногами.

– Никогда не забыть мне этого. Как отец Петруши затанцевал прямо в гробу. Как Петруша упал наземь, подкошенный. И как помер Петруша у меня на руках, когда дядька твой перед нами ворота закрыл… Есть такая холера, за считанные часы люди сгорают, дети особенно. Видно на похоронах Петруша и заразился, когда покойницу-маменьку свою лобызал. Я тогда в дом родительский тело Петруши повез – а там его уже ждали. Как я ни бился… забрали… растерзали…надругались над ним, и над отцом его. Знаешь, что с ними, с потомками упыря сотворили? И ему, и родителю, а заодно и матушке его головы отрубили и колы в сердце вбили, и под забором чумного кладбища на Щекавице зарыли.

– Бедный, бедный Федор, – с болью в сердце сказал Алексей. – Так и веру можно утратить.

– И я утратил ее, – выпрямился Федор. – Но не вчера… и не они меня веры лишили!

– А кто же?

– Твой дядька… Ох, не хотел я тебе говорить, друг Алеша, – почти взмолился Федор, – не хотел твою душеньку ранить. Да придется теперь. Две недели назад, может больше – с месяц тому, помнишь ли, пообещал я из кельи настоятеля золотое облачение похитить на время, да в фотоателье с ним пойти и запечатлеть себя в образе архиерея. И так веселила меня эта затея! Но к игумену попасть оказалось непросто. И забрался я в келью твоего дядьки иеромонаха. А там интересно, бумаг из архива монастырского много разных. Он, говорят, пишет труд – историю нашей обители. Эта бумага на столе его прямо сверху лежала… там я и прочел… благо грамоте с измальства в монастыре был обучен… Нет, – судорога свела его лицо. – Не могу. Не могу сказать я тебе. Иди лучше к своей Варваре, христовенький, иди и молись, чтобы всех нас спасла. И тебя, и дядьку твоего, и мою душу пропащую.

Федор решительно бросил свой узел вниз со стены и, спрыгнув вслед за ним, исчез в темном чертовом саду.

* * *

Убирал храм Алеша один – даже старца Пафнутия не было в Златоверхом сегодня.

В иное время, когда Алексею доводилось остаться со святой Варварой наедине, он ощущал себя самым счастливым на свете, и лишь мечтал, чтобы эти мгновения тянулись подольше.

Он шел в левый предел, и ангелы пели в его душе, и солнце падало на пятиярусный иконостас с золотыми ветвями на лазоревом фоне.

Рака Варвары была подобна серебряному трону в сказочном королевском дворце. И сама Варвара была словно царевной из сказки Пушкина, которая спит в своем хрустальном гробу, ожидая, когда кто-нибудь разбудит ее.

Но не сегодня…

Достав тонкий батист, Алеша аккуратно обтер целебоносную руку святой, стараясь не смотреть на угодницу, ощущая себя без вины виноватым. (За безлюдный акафист, за запертые врата Златоверхого, за историю с нечастным Петром!).

Нетленное тело Варвары почивало в гробу, прикрытое драгоценной тканью из белой шитой серебром парчи. Ее маленькие ножки покоились в сафьяновых башмачках, расшитых некрупным жемчугом

Тело было совсем небольшим, как у девочки-подростка, хоть девушки тоже бывают невысокого роста. Год назад, когда дядька послал его на Подол, Алексей случайно попал на парад невест в Троицин день. Еще никогда он не видел в одночасье сразу столько юных киевских барышень на выданье. Румяные и бледные, красивые и милые они прогуливались, рисуясь пред будущими женихами, в окружении маменек и свах, прямо на месте разъяснявшим всем заинтересованным лицам, сколько приданного дают за той или иной красотой… Но ни одна из прелестниц Киева никак не могла сравниться со святой Варварой – сказочной царевной из его детских грез.

Сменив лоскуток батиста на метелочку из перьев, Алеша провел по варвариным кольцам на тонких пальцах.

И вдруг услышал детский смех.

И показалось ему, кто-то шепнул ему тихо в ухо:

– Щекотно…

Алексей замер. Постоял, тяжело дыша. Быстро снял одно из колец на варвариной руке, надел его себе на мизинец, поцеловал – теперь колечко святой Варавары защитит его от всей нечисти разом – от бесов полуденных, от страхов ночных, от упырей и от ведьм!

Он снова услышал смех. Тот же самый, звучавший у монастырских ворот. Тот самый, который будил его среди ночи…

Бесы смеялись над ним… Прямо в храме!

В смятении несчастный послушник отбежал от раки, боясь опорочить Варвару своими недостойными страхами.

Дядька-иеромонах Александр говорил: в случае глупого беспокойства души наилучше всего помогает молитва и простой бесхитростный труд. И Алеша схватил тряпку и заготовленное ведро с водицей, плеснул немного на пол, задрал повыше подрясник, встал на колени…

Как вдруг темные мокрые плиты пола стали темной водой, он почувствовал ее холод коленями, а затем темные воды сделались светлыми, а под ними прорисовались яркие камушки. Под его мокрой тряпкой лежал сказочный пол из разноцветной мозаики – синей, желтой и охровой. Весь храмовый пол был выложен предивным мозаичным узором!