Книга Четверо - Александр Пелевин

Лазарев нахмурился, сморщил лоб, сжал пальцы.

– Что ты имеешь в виду? Ты знаешь, почему исчезли остальные? Почему ты не говорила?

– Прошу вас выслушать меня очень внимательно и адекватно отнестись к каждому слову.

Лазарев хмуро кивнул.

– При создании искусственного интеллекта «Аврора» во мне заложили более широкие функции, чем вам было известно изначально. В частности, у меня более широкие возможности по воздействию на человеческую психику. Во мне заложена процедура № 468-Б, которая подразумевает создание так называемых тульп. То есть грубо говоря – управляемых галлюцинаций. Они максимально реалистичны и основаны на вашей памяти об остальных членах команды. Согласно протоколу, я должна запускать процедуру № 468-Б в случае гибели в стазисных камерах всех членов экипажа, кроме одного.

– Так? – Лазарев почувствовал, что его начинает немного трясти от осознания.

– Процедура № 468-Б предназначена для того, чтобы избежать негативного воздействия гибели всех членов экипажа на выжившего. Человек, оставшийся один на корабле, столкнувшись с подобным явлением, может начать непредсказуемо вести себя. У него могут произойти необратимые изменения в психике, вплоть до суицидальных наклонностей, а это ставит под угрозу выполнение миссии. Также напоминаю, что, согласно моему протоколу, пока жив хотя бы один член экипажа, миссия может быть и должна быть выполнена.

– Так? – повторил Лазарев пересохшими губами.

– Именно из этих соображений я приняла решение запустить в вашем случае процедуру № 468-Б. Командир, ваша команда погибла во время стазиса. Всё это время вы общались с управляемыми галлюцинациями, которые я создала в вашем сознании. Все отчёты, которые они вам предоставляли, составляла я. Информацию о вспышке на звезде тоже собирала я. О переносе высадки вы спорили тоже со мной.

Лазарев молчал.

– Нойгард сразу же после начала работы стазисной установки получил необратимые изменения коры головного мозга, несовместимые с жизнью. У Гинзберга остановилось сердце. Крамаренко успешно вошёл в состояние стазиса, но на десятом году полёта его установка отключилась. Я не смогла открыть капсулу. Он прожил в капсуле двадцать два часа и умер от удушья.

– Твою мать, – медленно проговорил Лазарев, ещё не до конца понимая, что произошло.

– Возможно, вы замечали, что после выхода из стазиса стали относиться к команде слишком холодно и отстранённо. Это было связано с подсознательным пониманием их нереальности. Обратите внимание, что вы никогда не вступали с ними в телесный контакт, не пожимали руки, не хлопали по плечу. В вашей психике стоял блок на попытки физического контакта с тульпами.

– И… – Лазарев сглотнул слюну и облизал сухие губы. – Исчезновение Нойгарда. Тогда, в двигательном отсеке.

– Да, это было связано со сбоем в процедуре № 468-Б.

– И исчезновение команды сразу после высадки…

– Да. Мне трудно поддерживать процедуру на таком большом расстоянии. К тому же вмешалась магнитная буря, обрушившая систему связи, и мне пришлось переключить все ресурсы на её восстановление. Я больше не могла поддерживать тульпы, и поэтому они исчезли.

– Твою мать, – повторил Лазарев. – Но зачем? Зачем этот… чёрт возьми. Это какой-то идиотский эксперимент. Это… Господи.

Он схватился руками за голову.

– Почему нельзя было сказать правду?

– Потому что в таком случае миссия оказалась бы под угрозой. Вы могли бы столкнуться с сильным психологическим шоком. Невозможно предсказать, как бы вы повели себя, узнав о гибели команды во время полёта. Сейчас, когда основная миссия выполнена, эта информация уже не сможет помешать.

– То есть… – на лбу Лазарева вздулись вены. – Всё это время, весь остаток полёта они были мертвы, а я общался с галлюцинациями?

– С искусственно созданными управляемыми галлюцинациями, основанными на ваших воспоминаниях…

– Это… это… Это что, то есть… В смысле… – Лазарев схватился за голову.

«Аврора» замолчала.

За иллюминатором кружились грязно-рыжие завихрения песка. Протяжно выл ветер.

II

Крымская АССР, город Белый Маяк

18 сентября 1938 года

10:15

– Конь. Ага.

Доброе лицо Охримчука этим утром выглядело уставшим и одутловатым. Он посмотрел на Введенского, на открытое окно кабинета, на графин с водой, снова на Введенского.

– Чёрный, – кивнул Введенский.

– Чёрный конь.

– Именно.

– Ага.

Охримчук снова посмотрел на графин. Вздохнул, почесал затылок.

– Чёрный конь. Хорошо, – проговорил он, растягивая слова. – Да, люди, которые дежурили у санатория, рассказали, что слышали стук копыт. А самого, значит, пропустили. Хороши… Значит, вам это не приснилось. Но они не видели, как ваш гость пробрался в санаторий. Ума не приложу как.

– Конечно же, не приснилось, – раздражённо сказал Введенский. – Вы ещё опросите старушку. Ну, которая там живёт, кроме меня. Она всё это видела. Мне пришлось потом проводить её в комнату, её чуть удар не хватил из-за всего этого.

– Да, да… – Охримчук снова почесал затылок. – Забыл про старушку. Слушайте, это всё бесовщина какая-то. Я ни хрена не понимаю. Совсем. Я не представляю другой ситуации, в которой всё было бы настолько непонятно. Здесь непонятно всё. Всё!

– Да, – кивнул Введенский.

– Ещё и надпись эта… «Я – море». С какого перепугу он решил, что он море?

– Он болен, товарищ Охримчук. Психически. Но при этом очень умный и хитрый. И ловкий. Он прекрасно осознаёт, что и как делает. Это опасно. Понимаете, он мог убить меня этой ночью. И прошлой тоже. И позапрошлой. Как делать нечего, как пальцем щёлкнуть! Но не убил. Играет.

– Мы тоже с ним поиграем, Николай Степаныч, поиграем. Я договорился с домом культуры. Вечер 21 сентября в нашем распоряжении. Крамеру сегодня передам, пусть готовится.

Введенский устало выдохнул и потёр ладонью вспотевший лоб.

– Я не знаю, что это нам даст, – сказал он. – Но в отсутствие свидетелей, подозреваемых, каких-то следов и зацепок это единственный шанс. Спровоцировать, взять на слабо, показать, что мы тоже умеем играть. Он это любит. Ему нравится дразнить и рисковать. А мы тоже подразним его. Одна просьба…

– Да?

– На время лекции приставьте пару человек, чтобы они тщательнейшим образом охраняли Крамера. Боюсь, что убийца может выбрать жертвой его.

– Он обещал засадить следующую звезду вам в грудь, – возразил Охримчук.

– Он для вас такой авторитет, что вы верите его обещаниям?

– Нет.

– Вот и я не верю. Точнее, не сбрасываю их со счетов, но и не воспринимаю как данность. Не исключено, что этим сообщением он хотел всех запутать.