Книга Верь мне - Энтони Капелла

– Я очень в этом сомневаюсь.

– Я не всегда милая, Патрик. Или добрая. Ты сам это видел, с Джоном и Алисой.

– Только слабаки могут быть все время хорошими.

Он протягивает мне ложку, чтобы я попробовала соус.

– Еще перца?

– Но ты-то хороший, – говорю я.

Я глотаю соус и одобрительно киваю. Патрик качает головой, улыбаясь.

– Только с тобой.

За едой мы обсуждаем правки, которые просил внести Эйдан. Некоторые из них отклоняются от фактов биографии Бодлера, и Патрик сопротивляется этому. Во всех других отношениях он верен своему обещанию отдать Эйдану полный контроль над пьесой. Например, в последней версии, когда Жанна обнаруживает, что Бодлер посетил Аполлонию, она впадает в ревнивую ярость. Разгневавшись, она говорит ему, что намерена посетить знаменитую обнаженную статую Аполлонии, чтобы плюнуть в нее, но, когда Жанна добирается до места назначения, она оказывается загипнотизированной красотой женщины. Статуя оживает, и две женщины занимаются любовью. Только позже мы обнаруживаем, что сцена происходит в голове Бодлера. Это переосмысление одного из его стихотворений о лесбийской любви.

– Ты не против? – Патрик хочет знать.

Я пожимаю плечами.

– Как и ты, я целиком и полностью полагаюсь на Эйдана. А ты? Тебе будет тяжело видеть меня на сцене в такой роли?

Он качает головой.

– Я не столь ревнив, Клэр. Я буду гордиться тобой.

Зная, что буду разыгрывать эти сцены с женщиной намного красивее меня, я сократила потребление французской еды и удвоила время своих занятий на тренажерах. Когда все вокруг становится угнетающим, я начинаю бегать по местным паркам: Морнингсайд, с травой, усеянной группами студентов, и Риверсайд, с его захватывающим видом на Гудзон. Давнее чувство: «Ого, похоже на фильм» теперь сменяется удивленным признанием: «Ого, это все по-настоящему».

«Свадебный колокол? Не говорите мне, что никогда не думали о такой перспективе», – цинично заметила Марси. Да, конечно, я думала об этом. А кто – нет? Впрочем, я стараюсь принимать каждый день таким, какой он есть, давая таким образом нашим отношениям свободно дышать.

Доктор Феликс навещает меня всего раз в неделю. Постепенно наши терапевтические сеансы стали меньше касаться прошлого и больше – моих отношений с Патриком.

– Я всегда бросала мужчин, – рассказываю я ему. – Или заставляла их уйти. Эти отношения для меня самые длительные.

– Вы ждете, что кто-то придет и скажет, что время пришло? Для… – Доктор Феликс сверяется с записями. – Для того, чтобы завыли невидимые сирены и началась формальная процедура расставания?

Я рассказала ему о встрече с Джоном и Алисой. Доктор Феликс делал тогда так много записей, что едва поспевал следить за ходом терапевтического сеанса.

Я вздрагиваю от того, насколько мелодраматично прозвучали его слова.

– Конечно, нет. Ну, может, немного. Наверное, я все еще чувствую себя самозванкой. Словно до сих пор играю роль.

– Некоторые могут счесть ваши слова ироническими, – бормочет врач.

– Забавно, когда я играю, то не чувствую этого. Но здесь, в квартире покойной Стеллы, надевая какие-то из ее вещей…

– Да, расскажите-ка поподробнее. Остаться в квартире, где они жили со Стеллой, было предложением Патрика или вашим?

– Его, но ведь речь идет о чисто практической стороне вопроса. Моя одежда все еще на хранении, и у нас не было времени вывезти ее оттуда из-за возни с пьесой и всего остального.

Он делает еще одну пометку.

– Наверное, мне интересно, действительно ли это любовь, – добавляю я. – Или я все еще слишком углубляюсь в роль, как обвиняла меня Кэтрин Лэтэм.

– Это и неудивительно, учитывая, что в течение многих лет вы были фактически вынуждены жить одновременно как в составе семьи, так и отдельно от нее. Может, именно поэтому вас и привлекла актерская профессия.

– То есть я всегда буду так себя чувствовать?

– Не думаю, что кто-то сможет ответить наверняка. Возможно, влюбленность для вас – нечто новое и удивительное. Просто попробуйте насладиться этим процессом.

И все же, если честно, между мной и Патриком чего-то не хватает.

– Мне нужно кое в чем признаться, – говорю я ему однажды вечером.

Я думаю, когда-то эти слова заставили бы наши сердца биться чаще. Не говоря уже о нашей потенциальной публике – невидимых наблюдателях и слушателях, склонившихся над своими устройствами.

– А? – Патрик только приподнимает бровь.

– Мне не хватает наших игр, – говорю я. – Было настоящим кайфом не знать, убийца ты или нет.

Его губы дергаются.

– Хочешь, убью кого-нибудь для тебя?

– Скорее, нет. Возможно, я напоминаю Аполлонию из твоей пьесы – не хочу верить, что стихи отражают тебя настоящего. В то же время часть меня надеется, что как раз отражают. Я знаю, это безумие. Ты не больший злодей, чем Бодлер.

Патрик наклоняется и целует меня в макушку.

– Ты пока плохо меня знаешь, Клэр, – беспечно говорит он. – Ты не знаешь всего, что у меня на уме. Поймешь чуть позже.

71

Наконец мы добираемся до первого дня репетиций. Читаем за столом.

Конечно, я в ужасе. Боялась, что снова увижу Лоренса, что Няша покажет мне, кто здесь главный, что дизайнер и другие руководители отделов будут знать: я получила роль только благодаря Патрику.

Патрика моя нервозность, кажется, лишь забавляет. Он никогда не видел меня в таком состоянии. Он поддразнивает меня, но в этом нет необходимости. Я просто должна помнить, насколько хороша.

Мы первыми добираемся до репетиционного зала. Затем Эйдан приветствует меня объятием, которое кажется почти искренним, но я ему инстинктивно не доверяю. Четыре актера с меньшими ролями, три из которых также будут дублерами, прибывают вместе. Лоренс приезжает за десять минут до старта, болтает и шутит, изображая своего в доску парня. Его красивое мальчишеское лицо почти не изменилось, но я с облегчением обнаружила, что уже ничего, совершенно ничего к нему не чувствую.

– Лоренс, вы знакомы с Клэр? – наконец спрашивает Эйдан.

Лоренс смотрит в мою сторону.

– Да, мы познакомились на съемках «Смятения».

Он подходит и небрежно целует меня в обе щеки.

– Как поживаете, Клэр? Я рад снова работать с вами.

Улыбка, которая когда-то растопила мое сердце, вспыхивает и гаснет. Все. Никакого подтверждения, что когда-то мы были любовниками. Никаких извинений, никаких упоминаний о том, что я в свое время сделала. Простого слова сочувствия или сожаления было бы достаточно, но, похоже, даже этого от Лоренса я не услышу.