Книга Игры сердца - Анна Берсенева

– Зачем ко мне? – спросила Нелька.

Она не то чтобы не любила Егорова, но вот эту его зависть – главное, определяющее его качество – чувствовала постоянно. В том числе и зависть к ней из-за того, что она красивая. Ну какой смысл мужчине завидовать тому, что женщина красива? Но Егоров ей в этом завидовал. Одновременно он завидовал Олегу, которому досталась красивая женщина; это было, еще когда Нелька жила на Краснопрудной.

Чему завидовал Егоров сейчас, она не знала, и это было последнее, что ей хотелось бы знать.

– Олег погибает, – сказал Егоров.

– Ты что несешь?!

Нелька даже отшатнулась. Смысл егоровских слов был непонятен. Что значит погибает? Это что, какой-то длительный процесс? Алкоголиком, который постепенно спивается и погибает именно в этом смысле, Олег не был.

– Все очень серьезно, – сказал Егоров. – Он упал с лесов и сломал позвоночник.

– С каких лесов?… – прошептала Нелька.

С каких именно лесов упал Олег, это в данном случае, конечно, не имело значения. Просто она растерялась, потому и спросила об этом.

– Он церковь подрядился расписывать. В деревне где-то, по Калужскому шоссе. Ее там реставрировать стали, или что-то в таком духе, я особо не вникал. А он же на этом деле задвинулся – святая Русь там, храм Божий и все такое, сама знаешь. Ну и вот…

Олег стал истовым православным около года назад. Собственно, Нелька потому и ушла от него. Нет, она ничего не имела против веры, к тому же в отличие от большинства внезапно воцерковившихся художников была крещена в младенчестве: мама даже вообразить не могла, что можно не окрестить ребенка, и мнение на этот счет райкома партии или еще какой-нибудь подобной организации не имело для нее значения. Но в том, как уверовал Олег, Нелька видела что-то натужное, вот именно истовое. Или неистовое – она только в общении с ним поняла, что эти слова имеют одинаковый смысл.

Уверовав в Бога и окрестившись, Олег стал презирать каждого, кто не имел отношения к православию. В широком богемном кругу его презрение почти не было заметно, потому что крестился в последнее время едва ли не каждый из составлявших этот круг. Но в том узком кругу повседневной жизни, в котором они находились вдвоем, Олегова религиозность казалась Нельке вызывающей и какой-то надсадной.

Когда однажды он демонстративно лег спать на полу, не желая осквернять себя даже мыслью о плотском грехе, потому что начался Великий пост – это Олег-то, который, бывало, будил ее среди ночи, потому что ему срочно требовалось сбросить напряжение! – Нелька поняла, что от всего этого ее начинает тошнить. Она еле долежала на топчане до утра, чтобы не уходить слишком уж демонстративно, а вернее, просто потому, что дожидалась, когда откроется метро.

И вот теперь он сломал позвоночник, упав из-под купола какой-то церкви…

– И… что с ним?… – с трудом выдавила из себя она.

– Лежит, – пожал плечами Егоров. – Из больницы его выписали – говорят, смысла нет лечить, все равно ноги двигаться не будут. Ухаживать за ним некому – родители умерли, оказывается. Ну и лежит, что ему еще остается? Мы Вернеру из немецкого посольства пару его картинок продали, сами еще скинулись кто сколько мог – сиделку ему наняли. Еле нашли! Но сколько ж нам за его картинки дали? Это, сама понимаешь, не деньги. Теперь и те кончились. Сиделка сразу ручкой сделала. Ну, я и подумал… Все-таки ты с ним жила. Я подумал, надо тебе сказать… хотя бы.

На лестнице было так тихо, что слышен был глубокий гул, идущий от старых каменных ступенек.

– Да, – еще секунду помолчав, проговорила Нелька. Непонятно было, к чему относится это «да», но она вообще мало что понимала сейчас. – Спасибо, что сообщил.

– Тебя подождать? – спросил Егоров.

– Сама дойду.

Но он все-таки ждал на площадке между этажами, пока она оденется и снова выйдет из квартиры. И в метро он все время маячил где-то в конце вагона.

«Как конвоир», – подумала Нелька.

Ее мысли были пусты, неприкаянны и бессвязны.

По лестнице, ведущей на чердак дома на Краснопрудной, она поднималась так, словно к ее ногам были привязаны пудовые гири.

– Вот ключ, – сказал Егоров. – У тебя уже ведь нет, наверное.

Он протянул ей ключ от входной двери. Нельке показалось, что на лице у него мелькнуло злорадство. Случись все это пять лет назад, когда она только-только поступила в Суриковский и впервые попала в богемную среду, Нелька не поняла бы, над чем в такой ситуации можно злорадствовать. Но за пять прошедших лет природа человеческая сделалась для нее яснее, и мотивы человеческого поведения она стала видеть отчетливее.

«Интересной жизни тебе хотелось? – говорили маленькие глазки Егорова. – Фейерверка, праздника, мужика эффектного под боком? Ну так и получай теперь! Никуда ты теперь не денешься».

Следовало признать, что за время общения с Нелькой Егоров изучил ее неплохо. Никуда она действительно теперь деться не могла…

Нелька взяла у него ключ.

– Все, Егоров, – сказала она. – Вали-ка ты отсюда. Сама разберусь.

И, не глядя больше в его торжествующие глаза, отперла дверь.

Воздух на чердаке был затхлый, тяжелый. Нелька взобралась на стремянку и открыла окно, которое было скрыто каким-то странным бруствером. Потом передвинула стремянку и открыла следующее окно, еще следующее; их здесь, под потолком, было много.

Она не могла заставить себя обернуться и посмотреть на топчан в углу. В комнате стояла тишина. Может быть, Олег спал?

Наконец Нелька спустилась со стремянки и подошла к топчану.

Олег смотрел на нее в упор. Его глаза лихорадочно блестели под низкими кустистыми бровями.

– Нелличка… – хрипло проговорил он. – Видишь, какой я теперь…

Казалось, слова застревают в его спутанной бороде. В голосе Олега была одна только тоскливая растерянность. А что еще могло быть сейчас в его голосе?

– Вижу, – сказала Нелька. – Ты сидеть можешь или только лежать?

Она произнесла это громко, ясно. Она не чувствовала ни растерянности, ни страха, ни смущения. Только сердце металось у нее в груди, как обреченное.

Да оно и было обречено.

– Сидеть могу, – сказал Олег. – Если подушку под спину подложить.

Когда он стал отвечать Нельке, его голос сразу сделался бодрее, и тоска из него исчезла как по мановению волшебной палочки.

– Подложить сейчас?

– Как хочешь.

Нелька подошла к топчану, подсунула руку Олегу под плечи. Конечно, она не смогла бы сдвинуть его с места, очень уж он был огромный. Но Олег оперся локтями о топчан и сам потихоньку подтянулся вверх. Нелька быстро подсунула подушку ему под спину.

Теперь, когда он не лежал, а сидел, вид у него стал уже не такой мертвенный.