Книга Неравный брак - Анна Берсенева

Ева поднялась вместе с ним, не замечая, как соскальзывают с ее колен фотографии. И последнее, что она смогла ему сказать, на секунду оглянувшись, чтобы еще раз увидеть это место, овеянное влажной разноцветной пылью:

– Не бросай их здесь.

Подъезд дома в Трехпрудном переулке был пуст, прохладен и гулок. И очень светел. Еве на секунду показалось, будто они вошли не в подъезд, а под своды огромного замка. Но она тут же забыла об этом.

Лифт не работал; они стали подниматься по лестнице; казалось, никогда не кончатся эти огромные пролеты. Наверное, Артем тоже чувствовал, как долго они идут. После очередного лестничного пролета он остановился, повернулся к шедшей рядом Еве и, взглядом ловя ее взгляд, положил ее ладонь себе на грудь.

– Постоим так немного, – шепотом попросил он. – Побудь так немного…

В стремительном биении его сердца она ощутила тот же трепет, который видела в собственном взгляде – на снимке, сделанном им в Александровском саду.

Она провела другой рукой по его щеке, по виску, снизу вглядываясь ему в глаза. Пальцами ощутила, как вздрагивает скула – тонкий изгиб, к которому он полчаса назад прижимал ее согнутую лодочкой ладонь. Артем смотрел на нее, не произнося ни слова. Все слова беззвучно исходили из его глаз, в потоке серебряного света.

И тут же Ева почувствовала, как, одной рукой удерживая ее руку у себя на груди, другою он медленно обнимает ее за плечи.

Минуту назад ей казалось: она уже чувствует его – через этот взгляд, через биенье сердца под своей ладонью, через тонкий изгиб скулы – так, что сильнее чувствовать его невозможно. И вдруг, когда его рука легла ей на плечи, словно пронизывающий разряд прошел по всему ее телу. Она едва не вскрикнула – и, чтобы удержаться от вскрика, порывисто прильнула к нему.

Замерев, не в силах пошевелиться, они стояли на широкой лестнице, и общее их дыхание улетало вверх, под светлые своды старого подъезда.

Ева не знала, сколько времени прошло, пока она наконец подняла голову. И почувствовала, как его губы прикасаются к ее губам.

В долгом, гулком молчании бесконечно длился этот поцелуй.

Потом, словно в испуге отпрянув друг от друга, они быстро пошли, почти побежали вверх. Ноги у Евы подкашивались, она непременно спотыкалась бы на каждой ступеньке, если бы Артем не обнимал ее за плечи, приноравливая свои шаги к ее сбивающимся шагам.

Дальнейшего – как он открыл дверь на последнем этаже, как вошли они в прихожую, в комнату – Ева почти не сознавала. Она вообще утратила в эти минуты способность именно сознавать, отстраненно воспринимать происходящее: слишком сильным, всеобъемлющим было владеющее ею чувство. Даже Артема она будто не видела – не этим словом называлось то, как он был с нею сейчас. Весь он был одним бесконечным чувством, как была она сама, как оба они были вместе – как один человек.

Они еще долго целовались в комнате, все не решаясь хоть на минуту оторваться друг от друга, как будто боялись, что каждый из них исчезнет за эту проведенную порознь минуту.

Наконец Артем быстро, словно через силу отрываясь, откинул голову назад, сам слегка отстранился. Перестав чувствовать его поцелуи на своих губах, Ева широко открыла глаза и растерянно огляделась.

Впервые за все время, прошедшее с той минуты, как они вышли из-под радужной пыли фонтана, она поняла, что все-таки находится в реальном мире. Вот теперь – в небольшой, с высокими потолками комнате, одна дверь из которой ведет в темную прихожую, другая – еще в одну комнатку. Там, во втором дверном проеме, виднелась большая, на всю стену, географическая карта полушарий.

– Боже мой! – срывающимся голосом проговорила Ева. – Что же я делаю?..

Но тут, словно останавливая этот смятенный шепот, Артем стал порывисто целовать ее лоб, виски, губы, ее плечи, полускрытые прозрачными рукавами платья. Она видела, как склоняется его голова, как пальцы расстегивают накидные петли на ее груди, скользят ниже, путаются в этих замысловатых петлях, все же расстегивают… Как, послушное его рукам, платье спадает до пояса – и, задыхаясь, он покрывает поцелуями ее плечи, грудь – все ему открывшееся тело.

Она видела, как он опускается на колени, дальше расстегивает платье, вслед своим пальцам целуя ее всю. Прикосновение его губ к ее ногам, трепетные, ласкающие прикосновения пальцев…

Вдруг он поднялся, выпрямился одним стремительным, сильным движением и поднял ее на руки. Ева не ожидала этого и, чуть не вскрикнув, инстинктивно обхватила его за шею.

– Я тебя люблю, – шепнул он, может быть, решив, что она испугалась, и успокаивая ее. – Я так тебя люблю… Давно, всегда…

Держа ее на руках, Артем прошел в соседнюю комнату и сел на край неширокой, покрытой клетчатым пледом кушетки, стоящей у стены под географической картой. Оказавшись у него на коленях, Ева еще крепче обняла его за шею.

Она чувствовала во всем его теле то же сильное, направленное движение, которое сразу заметила и в его взгляде, – неостановимое движение к ней. Но в его стремительном порыве совсем не было нетерпения – того, что заставляет мужчину обо всем забывать в последние секунды перед близостью. Не то чтобы ей казалось, будто Артем думает сейчас о чем-то, пытается как-то рассчитывать свои движения, – совсем другое… Она просто физически знала: единое, безраздельное чувство, которым весь он проникнут, которым равно отмечены и взгляд его, и поцелуи, и ей передающийся трепет во всем его теле, – это чувство невозможно назвать нетерпением.

Как его назвать, Ева не знала, но у нее и не было сейчас сил думать о таких пустых, ничего не значащих вещах, как названия для чувств.

Точно так же не опытом называлось то, что было в его движениях, когда он лег на кушетку, увлекая Еву за собою.

Им тесно было это узкое ложе, но они не чувствовали тесноты. Они лежали, прижавшись друг к другу, и чувствовали только друг друга – свои сливающиеся в объятии тела, без слов зовущие губы, сплетающиеся ноги, руки… Ева не знала, что значат для него эти минуты, но для нее они значили только одно: вся она принадлежала ему, все в ней хотело ему принадлежать, и во всем ее теле не оставалось ни единой частички, которая не была бы теперь открыта и отдана ему.

– Люблю тебя… – повторял он, как только его губы на мгновенье освобождались от поцелуев, и каждый раз Еве казалось, что он впервые произносит эти слова. – Любимая моя, люблю тебя. – И в этом не было повтора, только все короче, все реже становились мгновения между поцелуями.

Через минуту Ева почувствовала, что Артем обнимает ее уже сверху, и сверху прикасается к ней – плечами, грудью, напрягшимся, вздрагивающим животом, а она, перевернувшись на спину, скрывается, исчезает под ним. Но ей не тяжело это накрывающее объятие. Наоборот, его тело словно притягивает ее к себе, заставляет приподняться, распахнуться – как цветок распахивается навстречу солнцу, как тело влюбленной женщины распахивается навстречу единственному, переполненному любовью телу мужчины.