Книга Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

Он все еще стоял возле ее столика, и девушка скорее из вежливости, чем из благодарности за льстивые комплименты предложила:

— Прошу вас — присаживайтесь… Правда, я уже собиралась уходить…

— С удовольствием воспользовался бы вашим предложением, — сказал Филимошин, оставаясь стоять, — но вынужден вас предупредить о том, что я — журналист. Я знаю, что далеко не все творческие люди любят нашего брата. И если я заранее не предупрежу вас о своей профессии, впоследствии вы можете обидеться на меня, решив, что я льстил вам в корыстных целях. Почему- то считается, что журналист не может искренне и незаинтересованно выражать свою благодарность тем, кто доставил ему несколько приятных часов своим творчеством. Словно у журналиста не может быть собственного вкуса. Я не хочу, чтобы вы искали в моих словах подтекст или заинтересованность. Я здесь на отдыхе и говорю с вами как рядовой поклонник, но мне очень не хочется, чтобы моя признательность вызывала у вас сомнения. Мне действительно нравятся ваши песни. Но если моя профессия каким-то образом мешает вам поверить в мою искренность, то лучше я уйду. Мне просто хотелось поблагодарить вас за доставленное мне удовольствие.

Она внимательно посмотрела на стоящего перед ней мужчину. Высокий, широкоплечий, с густыми черными волосами и ярко-голубыми глазами на загорелом, мужественном лице, он производил приятное впечатление. Красивый, спортивный, корректный мужчина, знающий себе цену и, кажется, искренний.

— Садитесь, к чему все эти церемонии, — махнула она рукой. — Мы видимся с вами первый и последний раз, и это ни к чему нас не обязывает. Интервью я все равно давать не буду — об этом я уже говорила вашим коллегам, а ваша благодарность приятна мне независимо от вашей профессии.

Филимошин сел за ее столик и обаятельно улыбнулся:

— Не скажите. Комплимент имеет вес, только когда он искренен. Поверхностная похвала вам уже изрядно приелась. А творческие люди должны знать, что они нравятся, что они желанны, талантливы и нужны. Иначе весь этот процесс незаметно, но необратимо превратится просто в зарабатывание денег. Шоу-бизнес. Конвейер хитов.

— К сожалению, я уже давно ориентируюсь лишь на деньги, — вздохнула она. — Лучше работаешь — лучше платят. А вкусы у всех разные — кому-нибудь, да понравится… Разочарованы? Вот такая я стала циничная. Что значит — «нести людям искусство»? Какое искусство? Каким людям? Я раньше думала, что это светло, весело, почетно… А потом поняла, что это такая же профессия, как и тысячи других. Просто здесь больше шансов поймать свою удачу, стать богатой и знаменитой. Электрику или сантехнику это не грозит… И все же в чем-то они счастливей меня. У меня не осталось ни одной подруги, ни одного знакомого, кто бы хоть раз не удосужился выразить свое мнение о моем «таланте». После первых записей меня едва не растоптали, как стадо бизонов. Каждый сообщил, что ему не понравилось, что бы он сделал несравненно лучше и что плохого сказали обо мне их знакомые. К тому же все мои подруги бросились искать спонсоров и менеджеров, решив, что раз такая бездарность, как я, смогла записаться, то они уж и подавно смогут пробиться на вершину успеха… Никто не верил в меня. Все считали, что я кому-то заплатила, с кем-то переспала, кого-то обманула. Никто не верил, что я, Лена Лунева, которая училась с ними в одном классе, жила в одном доме, ходила в одни и те же магазины, что и они, могу быть талантлива. «Выскочка, подстилка, звездочка на час», — вот эпитеты ближайших друзей. Конечно, не в столь обидной форме, но… Кому-то нравилось то, что я делаю, но это были те, кто не знал меня, они были далеко, для них я была не живой человек, а образ. И их отзывы не проникали за плотное кольцо язвительных отзывов «верных друзей». И тогда я стала откровенно зарабатывать деньги… Что самое удивительное — меня сразу начали уважать. Я стала такая, как все. Просто я зарабатывала деньги не в бухгалтерии и не на швейной фабрике, а на эстраде. И это было всем понятно. А значит и не раздражало. Во всяком случае дрожащей злости в голосах друзей поубавилось. Исчезли даже сплетни о том, что я покидаю эстраду, что я спилась, заболела СПИДом или даже умерла. И с деньгами стало получше. Когда и подошла к этой работе не «творчески», а «коммерчески», дело пошло куда лучше. Денег стало больше… Зато популярности заметно поубавилось. Парадокс. Вот я и кончилась, как певица. Это мое прощальное турне. Короткая и не слишком веселая карьера… Только вам из этого не сделать интервью — я это уже говорила вашим собратьям.

— Я и не хотел интервью, — сказал Филимошин. — И я не считаю, что ваша карьера закончена. Вы по прежнему популярны и красивы.

— Это лишь остатки былой популярности, — перебила она его. — И остатки былой красоты. Дальше уже ничего не будет. Все идет на убыль. Уходить надо вовремя. Хорошо, что у меня хватило сил хотя бы на это… А красота… Мне ведь уже тридцать… Да, да, и не смотрите так удивленно. Бабий век не долог. Его, конечно, можно продлить, но есть риск перестараться и не заметить, как превращаешься в старую, наманикюренную и напомаженную грымзу с крашеными волосами. Что-то я разговорилась, — спохватилась она. — Это все погода. Она вгоняет в минорное настроение… Впрочем, если угодно, можете это опубликовать. Я ничего не скрываю. Я не певица, я обычная женщина, которая пела…

— Не буду я ничего писать, — заверил Филимошин. — Я в краткосрочном отпуске. Представьте себе, но журналисты тоже иногда отдыхают… Просто вам сейчас одиноко, и у вас депрессия. Что-нибудь случилось?

— Случилось, — подтвердила она, — Жизнь случилась. Обычная жизнь, когда не все получается так, как хочется.

— Вам нужно развеяться, — уверенно сказал Филимошин. — Вам действительно тяжело, и это не погода… У меня бывали такие дни. Я могу представить, что это такое… Неужели у вас здесь нет никого, кто мог бы скрасить вам вечер? Развлечь, потанцевать с вами, побродить по улицам?

— Нет, — от Филимошина не укрылось, что она чуть промедлила с ответом. — У меня нет никого в этом городе…

Он почувствовал легкий укол досады. Где-то в глубине души он все же надеялся, что под настроение она расскажет и про свои отношения с Врублевским. Его интересовало сейчас только это. Все подобные «слезки и сопельки» несостоявшихся певичек он повидал немало на своем веку. И даже способен был с любого момента продолжить монолог вместо любой из них, и не ошибиться ни единым словом. А вот связь с мафией — это было необычно. Здесь была тайна, интрига, сенсация… Ради этого стоило работать.

— Да и ни к чему это, — продолжала она. — Я сильная, я справлюсь. Это просто временная слабость… Все мы иногда бываем слабыми. Нельзя постоянно жить в «высоком напряжении»…

— Вот именно, — охотно согласился он, — Поэтому вам и необходимо расслабиться. Не знаю, что за неприятности догнали вас здесь, вдали от дома, но я просто обязан вам помочь. Дома-то и стены помогают, а здесь у вас нет ни друзей, ни близких, ни даже привычных развлечений, которыми вы привыкли лечить дурное настроение. Я действительно люблю ваши песни, и я просто обязан вам отплатить за то удовольствие, что вы мне доставляли. Не пугайтесь и не отказывайтесь — я все равно сумею настоять на своем. Я упрямый и настойчивый… И мне очень нравятся ваши песни. Правда.