Книга Лугару - Ирина Лобусова

К вечеру этого дня, уйдя с работы пораньше, Зина стояла перед зданием, покрытым светлой штукатуркой, которое очень сильно отличалось от всех остальных.

Внутренняя тюрьма НКВД находилась на Энгельса. Тюрьмы была с тыльной стороны здания Городского управления НКВД и смотрела зарешеченными окнами на большой двор. В этот двор можно было заехать как с Энгельса, так и со стороны Канатной улицы. Был еще малый, внутренний дворик, куда выходили окна начальства. Но увидеть с улицы его было нельзя.

Впрочем, и саму тюрьму разглядеть можно было с трудом. Только край крыши, серую штукатурку в глубине двора да несколько густо зарешеченных окон, в которых никогда, даже по ночам, не зажигался свет. В силу своей работы в морге Зина знала то, чего не знали все остальные.

С 1935 года расстреливать начали именно в этой внутренней тюрьме, и в ней держали тех заключенных, которые были приговорены к расстрелу. Она не сомневалась ни секунды, что Каца ожидал именно такой приговор. Страшно было стоять перед этой тюрьмой, в месте, где почти не было людей. Даже редкие прохожие, случайно попадавшиеся на этой тихой, отдаленной улице, старались ускорить шаг и проскользнуть мимо здания, покрытого серой штукатуркой, словно инстинктивно догадывались, что находится здесь.

Зачем она стояла перед тюрьмой? Зина не знала. Она прекрасно понимала, что никто не пустит ее внутрь, ведь это место не было обыкновенной тюрьмой, в которой разрешено передавать посылки заключенным. Скорей, то, что она сюда пришла, было неким жестом солидарности со своим старым другом, последнее прощание с человеком, которого она так ценила. И даже зная, что рискует собственной жизнью, Зина стремилась сюда, ведь стоять перед тюрьмой было смертельным риском, и риском неоправданным.

А может, в глубине души она надеялась на чудо — вдруг откроются страшные двери, мир дрогнет, и она сможет что-то узнать. Но чудо давным-давно забыло дорогу в эти двери. И на собственном опыте Зина знала, что чудеса не происходят сами по себе, ни с того ни с сего, просто так.

Внезапно рядом с ней резко затормозил знакомый автомобиль — так резко, что она едва успела отскочить в сторону. Дверь распахнулась, с места водителя на нее уставился разъяренный Асмолов.

— Немедленно в машину! С ума сошла — стоять здесь!

— Я просто проходила мимо, и…

— В машину — сказал!!!

В голосе Асмолова звучала паника. Очевидно, он прекрасно знал нравы своих коллег. Но отправлять ее следом за Кацем почему-то не входило в его планы.

Зина села в машину, и Асмолов резко рванул с места, газанув так, что заскрипели шины. Несколько кварталов они ехали в абсолютном молчании. Чекист стремился как можно дальше удалиться от страшного места.

Наконец она припарковались у какого-то здания. Асмолов резко развернулся к ней.

— Что за дурацкая выходка?! Если вы хотите покончить с собой, легче пойти и повеситься! Хотя бы смерть относительно безболезненная!

— Успокойтесь, — небрежно бросила она, — ничего страшного не произошло.

— Вы в своем уме?! Вас могли арестовать с минуты на минуту!

— Я не сделала ничего плохого.

— Стоять перед внутренней тюрьмой НКВД! Вы даже не безбашенная, вы просто идиотка! С вами что, дети в песочнице играются?

— Вы знаете, что Кац арестован? — Зина спокойно смотрела в раскрасневшееся лицо Асмолова.

— Конечно знаю! А я вам говорил. Он арестован потому, что вскрывал труп следователя. Дело со сбежавшим заключенным — очень секретная спецоперация. Все свидетели будут убраны.

— А я? — горько усмехнулась она.

— Вас я держу изо всех сил! А вы, вместо того, чтобы помогать мне спасти вашу жизнь, делаете глупости! Хорошо, что я вовремя успел!

— Каца можно спасти? — полными отчаяния глазами она смотрела на Асмолова. — Он хороший человек. И первоклассный специалист. Он никому не сделал ничего плохого. Вы можете его спасти?

— Кац приговорен к расстрелу, — глухо сказал Асмолов, — приговор будет приведен в исполнение.

— Нет! — Зина задрожала. — Неужели был суд? А если нанять хорошего адвоката…

— Суд? Адвокат? — Асмолов посмотрел на нее как на сумасшедшую и вдруг дико расхохотался. Для нее этот смех прозвучал страшнее любой истерики.

— Суд, приговор, адвокат… — задыхаясь, прохрипел чекист, — спуститесь на землю! Нет суда! Нет адвокатов! Ничего больше нет! Приговоры подписывают расстрельные тройки. И каким бы хорошим человеком ни был ваш Кац, вы больше не увидите его никогда.

— Расстрельные тройки? Что это такое? — Зина вдруг вспомнила, что уже слышала об этих тройках от Виктора Барга, но тогда не уточнила, пропустила мимо ушей.

— Вы не знаете? — усмехнулся Асмолов, — хотя конечно… Откуда вам знать. Хорошо. Я расскажу.

Он откашлялся и начал свой рассказ. Тройки НКВД СССР осуществляли свою деятельность в соответствии с оперативным приказом народного комиссара внутренних дел СССР от 30 июля 1937 года № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» в составе руководителя управления НКВД СССР по республике (краю, области), секретаря обкома ВКП(6) и прокурора республики (края, области). Состав тройки всегда был неизменный — три человека: начальник НКВД, секретарь обкома и прокурор. Тройки имели право приговаривать к расстрелу (приоритетный приговор) или к заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет. Состав «оперативных троек» с задачей разгрома «антисоветских элементов» был специально прописан в приказе Ежова.

В соответствии с приказом предписывалось: «…во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников». Общее руководство проведения операции было возложено на заместителя наркома внутренних дел СССР — начальника Главного управления государственной безопасности НКВД СССР комкора М. П. Фриновского.

Решения троек всегда выносились заочно — без присутствия подследственного. Выносились по материалам дел, представляемым органами НКВД. А в некоторых случаях, при отсутствии каких-то материалов, — по представляемым спискам арестованных.

Процедура рассмотрения дела была свободной, протоколов не велось. Характерным признаком дел, рассматриваемых «тройками», было минимальное количество документов, на основании которых выносилось решение о применении репрессии. Напротив фамилии в списке ставилась первая буква приговора — Р (расстрел). Реже Л (лагерь).

В картонной папке с черной строгой надписью «Совершенно секретно. Хранить вечно» обычно были подшиты: постановление об аресте, единый протокол обыска и ареста, один или два протокола допроса арестованного, обвинительное заключение. Следом в форме таблички из трех колонок на пол-листа шло решение «тройки». Оно обжалованию не подлежало, и, как правило, заключительным документом в деле являлся акт о приведении постановления в исполнение.