Книга Курганник - Николай Немытов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Та шо тута понимать. — Круглая физия старика расплылась в улыбке. — Лизка — энто ж детство. Вот тебе и весь сказ! А Любаша — энто ж, — он потряс кулаками, — э-эх! Тута настоясша любовь. Усе по-взрослому. К тому ж как Макар расти стал… Как тебе растолковать-то? Бриться начал — о! Понимаш?
— Ясно, — кивнул Ковалев. — Дети выросли.
— Вроде того, — согласился Спиридоныч. — Макарку на флот забрили, а Лизка исчо в школе сидела. Когда Макар вернулся, она в институте была. А тут Любов, — руки старика описали в воздухе контуры женского тела, — краса сама собою. Ну, Макарка и того… энтого.
Спиридоныча разморило. Он посмотрел на ополовиненную бутылку, что-то прикидывая в уме.
— Пойду-кась я прилягу, — пробормотал старик, пытаясь закрутить пробочку. С третьего раза получилось. Криво.
Чужая тень
Люба лежала неподвижно, будто уснула. Но ресницы ее мелко дрожали, глазные яблоки шевелились под сомкнутыми веками, пальцы чуть вздрагивали. Похоже, она и правда видела сон, в котором ей приходилось беспрестанно двигаться, словно на нее нападали со всех сторон невидимые Макару враги. Демон ли, дух ли, проявивший себя в драке, теперь увлек сознание девушки в свои миры. Кто знает, сколько может продержаться там Любовь? Если сейчас приняться за изгнание мятежного подселенца, можно самому подцепить нечто подобное или принять изгнанного в себя. Да и не по силам Зотову изгнание. Все, что он хочет, — заглянуть за занавес, увидеть чужака, быть может, понять, откуда взялся, чего хочет: завладеть телом или вернуться в иной мир.
Макар сел на стул рядом со спящей, принялся разминать пальцами воск, начитывая слова:
— Знаменуйся, раб Божий Макар, крестом животворящим — одесную и ошую, спереди и сзади…
Он прикрыл глаза. Бьющие в окно лучи солнца просвечивали веки. Когда в сердце и душу кузнеца пришел покой, он ощутил себя плывущим в золотом дожде. В вышине — волнующаяся поверхность моря, в глубине — за ним неповоротливыми рыбами плывут неясные тени, охотятся, и только яркий свет сдерживает хищников.
— Близ меня Христос и вся сила небесная…
Яркие вспышки, похожие на шаровые молнии, стали загораться вокруг Макара, и он неожиданно понял, что никуда не плывет, а висит на месте в подвижном огненном море.
— А далече от меня со своею темною силою стоит, и со всеми человеки прогнан бысть, третьюстами и шестидесятью ангелы стали Божии…
Покончив с установкой защиты, Зотов приоткрыл глаза. Если бы сейчас кто посторонний заглянул в них — испугался бы. Зрачки Макара горели оранжевым пламенем, словно в них полыхал костер.
Кузнец нацепил размятый воск на свой крестик, осторожно взял девушку за запястье, как это делает доктор, нащупывая пульс.
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь! Нравом причастник и Апостолам наместник, Апостолом быв, деяние обрел еси боговдохновенне…
В золотом сиянии солнца за закрытыми веками прорисовался контур тела обнаженной девушки. Сначала обозначился золотистой линией, потом приобрел объем, в котором стали видны потоки и искрящиеся линии — кровотоки, нервные импульсы — закрутились взвеси. За девичьей спиной возникла тень. Зотов сначала не обратил внимания — увлекся поиском темной «медузы» наговора или злого чарования, которое могло вложить в Любу подселенца. Но такового не находилось, зато тень набрала силу, повторяя контуры золотого тела. Сразу так и не отличишь. Теперь отчетливо проступили различия: плечи и бедра шире, удлиненная форма головы.
— …с него же молимся человеколюбчу… — Слова стали даваться Макару с усилием.
Пришедшая на ум догадка не давала сосредоточиться. А ведь нет никакого чарования! Любка сама, по доброй воле или любопытной неосторожности подцепила неприкаянную душу. Каким только образом умудрилась?
— …очиститися и избавитися рабе Божьей Любви от всякого злого чарования, обаяния, колдования, — дочитывал Макар, наблюдая синхронное колебание светлого и темного контуров, — …от сего часу и минуты по весь ее век и на всю жизнь, во веки и веки. Аминь!
Золотое море огня вспыхнуло и исчезло вместе с силуэтами — солнечный свет пробивался через опущенные веки. Девичье запястье в пальцах кузнеца дрогнуло.
— Зотов? Ты чего? — В голосе испуг, неприязнь.
Он открыл глаза — темные кляксы плавали, скрывая лицо Любы.
Диван скрипнул. Девушка резко села и охнула — после всего случившегося кружилась голова. Макар поднялся со стула осторожно, чтобы та же участь не постигла и его. Ладонями растер уставшие глаза, виски.
— Ты чего тут творил со мной, курганник?
— Ты где-то нашла старинную вещь, — сказал напрямую Зотов. — Где? Что?
— Какую еще вещь? — жалобно всхлипнула Люба. — Отстань!
Курганник стиснул ее руку, девушка испуганно отстранилась. На мгновение их взгляды встретились — для Макара этого было достаточно.
— Старую бронзовую бляху размером с ладонь, — не унимался он.
— Зотов, будь же человеком. — Непритворные слезы потекли по щекам девушки. — У меня голова раскалывается.
Зотов ругнулся про себя: экзорцист хренов! Не разобравшись, что к чему, принялся изгонять из девки беса. Вместо этого едва насильно не оторвал подселенца, а без предмета, из которого вышел дух, этого не сделать. Скорее всего, Люба нашла зеркало, причем старинное, возможно, сарматское. Иначе откуда у нее вдруг появился навык фехтования и с чего вдруг она заговорила на странном языке, очень похожем на язык Степной Хозяйки?
Курганник, ты пропускаешь важные мелочи. Устал. Нет, халтуришь…
Апрель 1984 года
— Халтура, — недовольно произнес дед Федор.
Макар сильнее зажмурился, в ушах загудело от напряжения.
— Халтура, — тверже произнес дед и шлепнул внука палкой по бедру — не сильно, но ощутимо.
Макар отскочил в сторону, потирая ушибленное место.
— А можно без этого? — спросил он деда сердито.
— Можно, только по-другому не запомнится, — наставлял Федор, сложив жилистые ладони поверх навершия палки. — Ты ведь можешь. Почему халтуришь?
Макар шмыгнул носом, возвращаясь на исходную позицию. Они тренировались в беседке под цветущей черешней. Апрельское солнце заливало сад ярким светом и за день хорошо прогрело воздух. Разве усидишь дома? А через час в клубе начнется фильм — «Ангар-18». Фантастика с пришельцами! Такое очень редко показывают. Потому фантазия Макара рисовала одну яркую картинку за другой, отвлекая внимание, мешая сосредоточиться.
