Книга Сигналы - Мэттью Булл

В воздухе так и держалась предсумеречная ясность, вопреки законам природы и здравого смысла — уже время было для наступающей темноты, а она все не шла, давала людям возможность выйти из леса и завершить путешествие — как честный работник засиживается допоздна в пятницу, чтобы не оставлять проект на понедельник. В этой светлой прозрачности они дошли до низины и спустились в нее — Дубняк безошибочно нашел проход, где почва была твердой. Внизу бежал ледяной ручей, подмывавший корни редких деревьев — здесь вообще деревьев было мало. Зато — и это Дубняк услышал отчетливо — тот не опознанный им сигнал звучал здесь в полную силу, окутывая стволы, вплетаясь в шелест ручья, проникая в тело через кончики пальцев.

Они перешли ручей по упавшему, как специально, стволу и полезли наверх — этот склон был круче и выше, но ровно настолько, чтобы по нему, хоть и с трудом, можно было подняться. Деревьев становилось все меньше, и вскоре они исчезли совсем, сменившись отдельными низкими кустами с темными листьями и желтыми ягодами. Цепляясь за кустарник, они выбрались на вершину холма, заросшую высоким пересохшим сорняком.

— Смотрите! — закричал Валя. — Дома!

Там действительно были дома, а левее они заметили и желтую ленту дороги, выбегающую из леса и ведущую к деревне. Забыв про все на свете, они кинулись к дороге, ломая стебли и цепляя на одежду репьи. Дубняк не бежал — он медленно шел следом по кромке холма, который делался все круче со стороны леса, превращаясь в настоящий обрыв. «Скользко», — подумал Дубняк и в ту же секунду почувствовал, как нога поехала, проваливаясь в пустоту: он шлепнулся набок и поехал вниз.

Оказавшись на дне, он встал и ощупал себя — удивительно, но руки-ноги целы, только несколько синяков будет да кожа на руках ободрана кое-где. Падать с такой высоты с такими незначительными последствиями ему еще не доводилось. Он понял — это тот самый сигнал, который жил здесь, спас его. Или не сам сигнал, а то, что его транслировало. Он его слышал — теперь в нем слышалось и торжество, но не злорадное, а искреннее, счастливое торжество, исключительная гармония полного счастья. Дубняк расхохотался, запрокинув голову. Ему навстречу бесшумно шагнуло существо огромного роста, покрытое бурой густой шерстью. И никакой вины Дубняк не ощущал — то ли он вправду был безгрешен, то ли йети знал, что он и так не собирается никуда уходить, и не включал свой излучатель. Йети тоже запрокинул крупную мохнатую голову и запел на одной высокой ноте — видимо, это означало у него смех.

Песню услышали оставшиеся наверху — до этого момента потери бойца отряд так и не заметил. Только теперь, остановившись, они увидели, что Дубняка нет. Через секунду все стихло. Сгрудившись у края обрыва, они посмотрели вниз. Снежный человек не спеша уходил в глубину леса, неся на плече Дубняка. В другой руке он держал хворостину, сделанную, видимо, из средней березки.

Откуда-то справа послышался трубный рев и треск деревьев. Мохнатый коричневый гигант с длинным хоботом и закрученными бивнями осторожно переступал ногами-колоннами. Йети крикнул жалобным грудным голосом, взмахнул хворостиной, и мамонт послушно повернул в лес. А потом послышался еще другой звук, который узнал только Савельев, — это была та нечеловеческая музыка, которую он принял в последнюю ночь в «Лосьве». Из-за крон поднялась летающая тарелка — огромная серебристая махина, вся переливающаяся красными и зелеными огоньками. Из-под тарелки выстрелил широкий сиреневый луч — он упал на йети и мамонта и двигался, освещая им дорогу. Тарелка была совсем близко, и они могли разобрать буквы и цифры на ее борту. Но что они означали, понял только один человек. А кто и что понял, вам знать не надо.

Йети и мамонт шли, как будто так и положено от века, как будто это вечное их занятие — пасти и пастись, как будто им обоим тут самое место. Желтоватый закат кротко угасал над ними, и ничего на свете не было гармоничней этой картины — йети с Дубняком на плече, мамонт, трусивший рядом, и тарелка наверху. Всего этого не могло быть по отдельности, но вместе они образовывали единственно возможный образ России, где все очевидности лгали, и только несбыточности были абсолютно надежны.

Темнота устала сдерживаться и развернулась над ними, как пружина, быстрым и плавным движением объяв все вокруг. Какое-то время еще был виден свет от тарелки, но потом и он утонул в тайге.

5

— Ну? — буркнул эмчеэсник. — Теперь понял?

Он неспешно собирал вещи, складывал их в два больших мешка — нужное в брезентовый, ненужное в бумажный. В ненужное полетели вымпелы, грамоты и бюст министра, все равно теперь поменявшего пост. Для эмчеэсника увольнение словно вовсе и не было катастрофой, он понимал, что рано или поздно эта работа кончится и начнется что-нибудь другое; люди из этого ведомства не пропадали. Да и кто пропадал? Разве самолеты, и те никуда не летали.

— Как же это выплыло? — спросил Савельев, тупо глядя на эти неспешные, деловитые сборы.

— А вот расспрашивали такие, как ты, оно и выплыло, — объяснял поисковик беззлобно. — И летчик дурак. Я говорил Меньшутину — спрячь ты его как следует. Нет, он его в оплаченный отпуск отправил. Нешто можно такому авиатору оплаченный отпуск давать? Он и запил. А тут приехал искатель вроде тебя, приключений искатель, на свою и чуждую жопу. И нашел летчика. Летчик в деревне жил у матери, а тут приехал в город, нашел время. Сидит пьет в рыгаловке. Этот подсел, заговорили, слово за слово, тот спрашивает — чего слышно про самолет? А не было самолета, говорит летчик. Никуда он не летал. Его на запчасти разобрали. Этот возьми и напиши, и пошел шум. Комиссия обратно приехала. Где ячейка партии? Нет ячейки партии, не было никогда. Ничего, теперь будет, вспомните нас, да поздно…

— Но как же, — упорно не понимал Савельев. — Ведь Дронов. Ведь такой крутой.

— Не было никакого Дронова, — не прекращая сборов, терпеливо, как дитю, объяснял эмчеэсник. — Никого не было. Они же что прислали? Они прислали указивку: чтобы за неделю создать отделение партии «Инновационная Россия». А какая тут инновационная Россия, когда мы в «Единую» никого найти не могли? Им что, они хоть каждый день там партии могут штамповать. А нам где людей брать? Да еще таких, с инновациями? У них самих со Сколковом ничего не вышло и ни с чем не выйдет, инновация — она не лопух, сама не вырастет. Им мэр отписывает: так точно, все создано, функционирует. Всю жизнь так отписывал, ничего не было. А теперь взялись всерьез, «Единую» сливают, «Инновационную» надувают, и народ все должен быть идейно крепкий, морально чистый. И в июне бац, здравствуйте пожалуйста, они едут. К нам едет ревизор. Без предупреждения, без всего. Что мы им скажем? Простите, так вышло, «Инновационная Россия» в полном составе улетела в неизвестном направлении. Ведутся поисковые работы. Летчика в отпуск, самолет разобрали, и я так полагаю, что уже частично распродали. Они посмотрели, понюхали и пошли прочь. А что ты сделаешь? Захотели полететь — полетели. А у нас тут хоть двадцать самолетов в тайгу упадет — все засосет, как не было. И если б не ты с твоими сигналами, так бы и не вспомнил никто.

— Но я слышал сигналы, — повторил Савельев.