Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

Они вышли из ресторана, граф взял извозчика для Людочки, переложил в коляску корзину со сладостями, назвал извозчику адрес. Перед тем как отпустить, он отвел ее в сторону, оглянулся и поцеловал на прощание в податливые губы.

– Запомни, целомудренная весталка, если ты не вернешься через четыре дня, к десяти утра, твой сумасшедший центурион умрет от тоски. Иди! – почти крикнул он. Развернулся и пошел к своему экипажу.

* * *

Домой Людочка доехала довольно быстро. Мать поливала грядки на огороде, когда увидела крытый экипаж, вставший возле ее дома.

– Милка, ты!? – только и всплеснула она руками. – А я как раз сегодня видела во сне девочку маленькую. То к «диву» снится. Уж не чаяла, что ты вообще летом приедешь. Как отпустили-то тебя хозяева?

Они обнялись.

– Отпустили, мама.

– Так, стало быть, добрые они у тебя, хозяева-то? Поляк-то этот, Краевский? А?

Мать семенила вслед за Людочкой.

– Смотри-ка, и плотют, видать, тебе хорошо. Платье-то, платье это каких же деньжищ-то стоит? Это же из французского магазина…

Мила медленно прошла в дом. И села на стул в зале. Она огляделась вокруг. Вся обстановка ее дома, в котором прошло детство и юность, казавшаяся ранее милой и уютной, теперь выглядела настолько убогой и нищенской, что у Милы на глазах навернулись слезы. Давно небеленый, потрескавшийся потолок тяжелым грузом сдавливал плечи. После огромных и светлых покоев графского дома, в материнском доме все казалось до боли жалким, узким и тесным. Не дом, а конура… Она посмотрела на мать, севшую напротив. Как рано она постарела, как осунулись ее плечи. И это старое платье. Оно давно выцвело. Сколько лет она носит его, не снимая?

– Мама! – Людочкино лицо скривилось от плача. Она закрыла лицо руками.

– Людка, ну, чего ты! – мать обняла дочь и тоже заплакала. – Что же ты мне ни одного письма-то не написала? Я каждый день ждала-ждала…

– Мама, прости. Сначала было много работы. А потом… – Людочка покраснела.

– Что потом?

– Ох, не спрашивай, мама.

– Тебя что, кто замуж там зовет?

– Нет…

– А что же разодели-то тебя, как барыню. Нешто я не знаю, сколько все это может стоить. Да ни на одно жалование таких нарядов не купишь!

– Мама, не мучай меня. Я не могу тебе всего рассказать.

– Людка, признавайся, ты что, согрешила с кем-то?

– Нет, мама. Я чиста, ей богу! – дрожащей рукой она перекрестилась на икону. – Просто, не спрашивай пока меня ни о чем. Если богу угодно, то изменится скоро моя жизнь. А там, и тебе, и Кольке с Петькой, буду помогать. – Будто спохватившись, Людмила полезла в ридикюль и достала оттуда пачку ассигнаций. – Мама, возьми эти деньги и спрячь. Хорошо? И трать столько, сколько тебе надо. Купи обновки мальчишкам. И себе платье и занавески новые. И там еще полная корзинка сладостей. Вы ешьте.

– Я спрячу, только душа у меня что-то заболела… Откуда такие деньжищи? Рассказала бы ты лучше мне все как на духу. Уж не с лихими ли людьми ты связалась?

– Ну, что ты такое говоришь! Я работаю горничной, в доме у Краевских…

– Тебя что, сам Краевский охмуряет?

– Нет. Что ты!

– А кто? Признавайся!

– Мама, я не могу! Не пытай ты меня, не то я руки на себя наложу! – выкрикнула она в слезах.

– Ты что, одурела? Такое городишь! Свят, свят! Ладно, бог с тобой. Я молиться буду, чтобы господь уберег тебя от всякого лиха.

– Ты только завтра не щеголяй по двору в этом платье. Обзавидуются соседки. Сурочат еще. Надень старенькое. Хорошо?

– Хорошо. Ма-аа-аа-ма…

Людочка уронила голову на руки и разрыдалась так, что ослабла и валилась с ног.

– Иди, ляг. Я постель расстелила. Давай, помогу платье-то твое снять. Ух, какие кружева-то… Ни разу таких не видала.

Мать уложила Людочку в постель.

– Я тебе сейчас чаю с вареньем принесу. Я с крыжовником наварила. Нынче крыжовника много уродилось и малины. Я с утра наберу и к Викентьевне за молочком сбегаю. Ладно? А Колька с Петькой будут довольны гостинцам-то. Отродясь мы таких сладостей-то не пробовали. Жалко их сейчас нет. Они вот, только в прошлый выходной домой приезжали. Но я сберегу. Пойду, в подпол корзину-то спрячу. И деньги туда же, под бочку, в углу.

– Спасибо, мамочка.

Людочка напилась чаю с вареньем и сама не заметила, как уснула в своей девичьей постели. Она проснулась внезапно, среди ночи. Сон сняло словно рукой. В доме стояла тишина, только старые ходики назойливо тикали в соседней комнате, где спала ее мать. Людочке сделалось жарко под гнетом пухового одеяла. Она скинула его. Яркая луна освещала всю комнату. Ей казалось, что она слышит скрип половиц и чьи-то шаги. Она вглядывалась в сумрак комнаты, облитый лунным светом, но никого не видела. И тут ей почудилось, что она слышит его шепот:

– Мила, я пришел к тебе, возлюбленная моя.

– Кто тут?

– Это я, Анатоль.

– Анатолий Александрович, как вы здесь очутились? – она приподнялась на локтях. Темное пятно его высокой фигуры заполнило собой все пространство.

– Т-сс, тихо. Не спрашивай ничего. Иди ко мне… – он лег рядом. – Все объяснения потом.

Скрипнула старая кровать.

– Но как? Вдруг мама услышит?

– Тише! Мама спит. Она не услышит.

Он снял с нее ночную сорочку.

– Ты такая красивая, Мила! Я обожаю тебя. Я не могу прожить без тебя ни минуты. Ляг чуточку пониже и разведи ноги.

– Что вы делаете? Вы же не хотели?

– Зато ты давно хочешь, чтобы я вошел в тебя всюду. И в первую очередь, в твою… п*зду. Ты же так называла свое священное лоно… Именно этим словом. Оно тоже мне очень нравится. Ужасно нравится. И самому Александру Сергеевичу тоже нравилось… Он называл его «Богиня – п*зда». Люблю, когда твои губы произносят это слово. Только от этого мой фаллос взлетает до небес и становится каменным. Я мечтаю, чтобы ты первая и его назвала иначе.

– Как?

– Ты знаешь, как…

– Х*й? – смущенно произнесла она и зажмурилась. Ее голова метнулась по подушке.

– Именно… Х*й! Называй его так, моя девочка. И сейчас этот мерзавец, х*й, ворвется в тебя и вытянется во всю длину. Он раздвинет тебя широко и порвет все преграды. И будет двигаться в тебе до тех пор, пока мы оба не спустим.

– Но мне будет больно.

– Ты сама этого хотела. Терпи… – он сжал зубы. – Давай я поласкаю твой секель, чтобы ты вся промокла от влаги.

Его пальцы коснулись ее опухшего лона. Она сама, непроизвольно, раздвинула ноги.

– Тебя даже готовить не надо к этому священному акту. Ты давно готова. Ты вся скользишь и горяча, словно на печке полежала. Сейчас я войду в тебя. Громко не кричи. Я закрою твой рот поцелуем.