Книга Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв. - Александр Пресняков

Отсутствие достаточной солидарности во внешних интересах обоих государств ослабляло основную опору унионных стремлений — потребность во взаимной военной поддержке. Польша более чем слабо помогала Литве в борьбе ее с Москвою, и реальных выгод от унии не получилось. Ввиду отсутствия этих реальных выгод понятно, что почва для оппозиции литовских сепаратистов была весьма благоприятна.

Как бы то ни было, великое княжение Александра не разрешило вопроса о польско-литовских отношениях, не выработало устойчивой государственно-правовой формы унии. Надежда на польскую помощь против Москвы обманула. Александру с 1500 г. пришлось вести переговоры о мире при дипломатической поддержке послов венгерского брата Владислава и заключить в 1503 г. перемирие на 6 лет (до 25 мая 1509 г.), уступив Ивану, «государю всея Руси», земли отъехавших в Москву князей Стародубских и Вельских, Шемячича, Трубецких и Мосальских, 19 городов и в том числе такие крупные пункты, как Чернигов, Стародуб, Брянск, Путивль, Рыльск, Новгород-Северск, Гомель и др.

ГЛАВА X.

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ СИГИЗМУНДА

19 августа 1506 г. Александр умер, и с его смертью снова наступал критический момент для польско-литовских отношений. Литовское правительство не считало себя связанным договорами 1499 г. и унией 1501 г. и не думало об обязательстве не выбирать великого князя без предварительного соглашения с поляками. Назначен был в Вильне съезд всех земель великого княжества, и 2 октября 1506 г. избран был, как «дедичный и прироженый господарь», младший Казимирович, Сигизмунд, литовскими панами и княжатами «со всеми землями, прислухаючими к великому князству». Повторились условия избрания Александра.

Называть ли собрание 1506 г. вальным сеймом? Любавский правильно отмечает, что тут не было «послов» от воеводств, а был, очевидно, съезд магнатов и вельмож, собравшихся на зов «без процедуры избрания». Такой съезд едва ли можно рассматривать как «учреждение» и применять к нему в техническом смысле слова термин вального «сейма». Но спорить об этом не значит ли спорить о словах?

В 1506 г. в Вильне был «сойм» представителей руководящих политических сил всех земель литовской Руси, и его решение было актом общей их всех «политической воли»… Избрание Сигизмунда было признанием за ним господарской власти со стороны всех земель Литовско-Русского государства, как за господарем дедичным и прироженым: сохраняется еще чисто средневековое сочетание династических прав с необходимостью признания их за данным представителем династии так называемой «народною волей», которая тут уже выражается вельможами — правящим слоем общества. Антидинастические тенденции, сказавшиеся и на этот раз в толках о кандидатуре Михаила Глинского (как при избрании Александра в кандидатуре Семена Михайловича Слуцкого), не имели практического значения.

Сигизмунд I Казимирович «Старый» (1467-1548)

Избрав Сигизмунда, паны-рада, духовные и светские, и все участники избирательного сейма били челом новому господарю о подтверждении прав и вольностей, и Сигизмунд, связав себя за два дня до избрания (18 октября) письменным обязательством в этом смысле, 7 декабря выдал в Городне подтвердительный привилей, утвердив его присягой. По форме и значению это подтверждение привилея 1492 г., но в одном пункте он углубляет и расширяет политическое значение рады господарской.

Вот этот пункт:

«item super statutis et consuetudinibus approbatis et laudatis, antiquis servandis aut novis condendis promulgandisque et plurimis, quae erunt ordinanda pro communi utilitate Reipublicae ac Nostra, non nisi cum matura deliberatione ac cum scitu et consilio consensuque dominorum consiliariorum nostrorum Magni Ducatus Lithvaniae tractabimus ac disponemu»[135],

т. е. Сигизмунд обязывался не изменять и не пополнять существующих порядков и узаконений, иначе как с ведома, совета и согласия панов-рады великого княжества Литовского. Формально это, пожалуй, ничего не меняет сравнительно с при-вилеем 1492 г. Но более категорическая и отчетливая редакция позволяет признать, что привилей 1506 г. более твердо и точно установил необходимое по праву участие рады в функциях законодательной власти[136]. Так определилось положение нового господаря литовского и русского.

Но поляки, тщетно напоминавшие через особых послов о соглашении 1501 г., убеждая литовцев не приступать к избранию господаря отдельно от Польши, парализовали политические последствия виленского акта, избрав на польский престол того же Сигизмунда. Фактически уния была этим спасена от нового потрясения.

Положение было формально улажено, когда все добытые результаты подверглись сильнейшей встряске, известной под названием восстания Михаила Глинского. Нельзя сказать, чтобы в исторической литературе достаточно установилось определенное воззрение на смысл этого восстания. Антонович называл его «последней попыткой реакции русских князей против польско-литовского направления» и для Грушевского это — «последний пароксизм борьбы русского элемента, собственно русских князей и панов, с ненавистной им системой в великом княжестве Литовском», а для Любавского «это было проявление политического своеволия, выросшего на почве того феодализма, каким насквозь было проникнуто Литовско-Русское государство, с его системою частного подданства, с его многочисленными государями-землевладельцами, и отчасти проявление национального антагонизма в недрах этого государства, русские области которого были недовольны политическим преобладанием Литвы».

В герои национального движения Глинский не годится. Homo novus, почти выскочка в княжеско-вельможной среде, он не мог быть носителем старых традиций. Человек огромной энергии, натура честолюбивая и с широким размахом, смелый авантюрист и превосходный организатор, знаток военного дела, Глинский в момент борьбы за существование и положение сумел, однако, использовать те связи, какие имел в русской магнатской среде, и те антагонизмы, которые разъедали Литовско-Русское государство, чтобы раздуть свое личное дело в большое движение, с трудом подавленное правительством Сигизмунда.

Известно, что род Глинских вел себя от какого-то татарского князька Лексы, выехавшего из Орды на службу Витовта. От Витовта Глинские получили вотчины в Переяславщине (Глинск) и в этом родовом гнезде обрусели, приняв православие. Двух Глинских встречаем в раде Свидригайла.