Книга Иван Грозный и Стефан Баторий. Схватка за Ливонию - Витольд Новодворский

Споры о территориальных уступках были наконец сведены к Велижу и Себежу. Велиж лежал в верховьях Западной Двины, владение им открывало доступ к Полоцку. Именно поэтому Иван желал сохранить эту крепость в своих руках. Замойский предоставил разрешить этот вопрос литовцам, так как уступка Велижа задевала литовские интересы, давая им, впрочем, понять, что лучше крепость уступить, чем вести войну дальше. Однако литовцы отдать эту крепость Ивану не пожелали. Тогда спор достиг кульминационной точки. Послы Батория заявили, что прерывают затянувшиеся переговоры, и распрощались с московскими послами. Казалось, произойдет разрыв, и это сильно взволновало русских. Ночью они дважды совещались с Поссевино, который пообещал добиться согласия литовцев на то, чтобы эта крепость была разрушена.

После этого переговоры возобновились, и опять с прежним жаром. В конце концов сошлись на том, что московиты уступят Велиж королю, но Ивану будет возвращен Себеж. Казалось бы, все улажено, и можно заключать мир. Но тут польские послы потребовали, чтобы их королю были переданы ливонские замки, которые в войне с русскими заняли шведы. На это московские послы отвечали, что их государь не может уступать того, чем он не владеет, оставляя Ивану возможность владения этими замками в случае, если удастся отнять их у шведов.

Сопротивление русских по этому пункту сильно раздражало Замойского. Он стал подозревать существование тут интриги Поссевино. Канцлер предположил, что папский посол собирается при помощи замков помирить Швецию с Москвой во вред Речи Посполитой. Спор грозил опять затянуть переговоры, а между тем он не представлял существенной важности, ибо касался призрачного права на владение тем, что находилось в руках третьей стороны. Выход из тупика был найден в том, что поляки опротестовали притязания московского государя на владение этими замками, чем и ограничились.

Оставалось последнее: определить границу владений той и другой стороны, что представлялось делом нелегким, ибо не было с точностью известно, какие замки в Ливонии находятся еще в руках русских и какие захватили шведы. Замойский опасался, что русские утаят и не включат в договор какой‑нибудь замок под тем предлогом, что он якобы занят шведами. И опасения эти не были напрасны: позже оказалось, что таким образом московские послы сохранили для Ивана два замка. Кроме того, Замойского волновало, как договор воспримет будущий сейм, который согласился на войну только потому, что желал отнять у Московского государства Ливонию. Из‑за этого немало времени отняли у договаривающихся сторон споры о демаркационной линии.

Московские послы представили список ливонских городов и замков, уступаемых Речи Посполитой, и эти города и замки, каждый в отдельности, были внесены в договорные грамоты. Что же касается крепостей, занятых шведами, решено было в договор их не включать, как того требовали московские послы, но вместе с тем принять от послов Батория заявление, что Речь Посполитая не отказывается от владения ими, но что спор из‑за них с Московским государством не повлечет за собой нарушения заключаемого договора.

Так наконец 6 января был разрешен вопрос о территориях. Оставалось еще определить, в каком виде и каким образом отдавать уступаемые города и крепости, что тоже вызвало пререкания. Завоевав какую‑нибудь крепость в Ливонии, Иван приказывал строить там церковь. Кроме того, некоторым церквам царь пожаловал значительные земельные угодья. Судьба церквей весьма серьезно интересовала московских послов. Опасаясь, что с переходом страны во власть католиков православные святыни подвергнутся поруганию, они стали требовать отдать им все предметы культа и отпустить из Ливонии в пределы Московского государства всех православных священнослужителей. Некоторые из поляков против этого возражали. Но Поссевино, желавший, по выражению католического историка, очистить поскорее страну от схизмы, убедил своих единоверцев в том, что русские правы.

Что касается крепостной артиллерии и вообще имущества, находившегося в крепостях, то постановлено было, чтобы каждая сторона отдала другой все это в таком количестве и виде, в каком оно досталось победителю при взятии крепости. На освобождение крепостей отвели восемь недель с условием, что сторона, принимающая крепость, обеспечит выезжающих подводами.

Размен пленных тоже не обошелся без споров по причине того, что у русских, в сравнении с их противниками, пленников было совсем мало. Послы Батория требовали за освобождение московитов уступить Себеж и Опочку; послы Ивана приводили в ответ тот аргумент, что торговать христианской кровью не следует. В итоге решение этого пункта отложили до ратификации мирного договора; связано это было и с тем, что Поссевино отказался от посредничества по этому делу, боясь навлечь на себя нарекания, если какая‑нибудь сторона удержит у себя пленных, которых обязалась отпустить.

Оставалось еще устранить различного рода препятствия чисто формального характера. На совещании у Поссевино в ночь на новый, 1582 год московские послы заявили, что их государь носит титулы «царь Казанский» и «царь Астраханский» и эти титулы должны быть указаны в документе мирного трактата, потому что они для него имеют гораздо большее значение, нежели все крепости, которые он уступит Баторию. Папский легат возражал против этого; он стал развивать перед русскими средневековую теорию об императорской власти. Существует, мол, только один христианский император, власть которого подтверждается главой католической церкви — папой. Когда византийские императоры стали от католичества отделяться, тогда папы перенесли титул императора на государей Запада. Папа может дать этот титул и московскому государю, но для этого необходимо вступить с ним в переговоры. Московиты понимают неправильно значение титула «царь»: это не цезарь, а совсем иной титул, заимствованный от татар. Московские послы привели в опровержение этих взглядов исторические доводы, страдавшие анахронизмом. Они заявили, что римские императоры Аркадий и Гонорий прислали из Рима императорскую корону русскому князю Владимиру, а папа подтвердил это пожалование через какого‑то епископа Киприана. Замечание Поссевино, что Аркадий и Гонорий жили лет на шестьсот раньше Владимира, нисколько не смутило послов Ивана — они ответили, что то были другие императоры Аркадий и Гонорий, которые жили одновременно с князем Владимиром. Очевидно, московские книжники смешали Аркадия и Гонория с императорами Василием II и Константином VIII, а подтверждение папой императорского титула, присланного Владимиру, прямо выдумали. Поссевино потратил понапрасну много красноречия, чтобы разубедить русских, но они остались при своем. Кроме того, они добивались, повинуясь приказаниям своего государя, еще и других титулов для него, а именно «Смоленского» и «Ливонского».

Когда дело дошло до чтения перемирных грамот, они возмутились, что в королевской записи царю не были даны требуемые титулы. По их словам, король Сигизмунд-Август признавал за их государем титул царя: он даже присылал специальное посольство, чтобы поздравить Ивана со взятием Казанского ханства. Секретарь посольства Батория Гарабурда, знаток дипломатических сношений Речи Посполитой с Москвой, доказывал противное: он утверждал, что московского государя называли только великим князем и при Сигизмунде-Августе, и при Генрихе, и при Стефане Батории. Послы, следуя королевским инструкциям, заявили, что готовы дать Ивану титул царя, но только в том случае, если он уступит Баторию королю Смоленск, Великие Луки, Опочку и Себеж. Однако русские и слушать об этом не хотели. Они особенно энергично отстаивали титулы своего государя «царь Казанский» и «царь Астраханский», угрожая своим противникам прекращением переговоров, если не будет разрешено послать за грамотами, доказывающими правдивость их слов относительно того, что Сигизмунд-Август титуловал Ивана именно так. Радзивилл, считая спор этот пустым, полагал, что московским послам можно дать по этому пункту удовлетворение, лишь бы не доводить дела до разрыва и сохранить существенное — Ливонию, но польские послы с ним не соглашались, так что обратились к Замойскому, чтобы разрешить этот спор. Притязания Ивана показались польскому канцлеру пустым тщеславием, и он согласился дать ему требуемые титулы. Но это оказалось излишним, так как спор окончился раньше, чем пришло письмо канцлера в Запольский Ям. Московские послы, помня наказ своего государя на самый крайний случай, отказались от этих требований, и в королевской договорной грамоте Иван был назван только великим князем.