Книга Т-34. Выход с боем - Александр Лысев

Те молча кивнули. Подхватив винтовку за ремень, Егорыч пополз по канаве в сторону от них. Добравшись до поворота, махнул им издалека пилоткой. Выставив пистолеты перед собой, особо не целясь, Терцев с комбригом открыли беспорядочный огонь в сторону дома. Пулемет дал по ним несколько длинных очередей, каждый раз заставляя вжиматься в рыхлую землю канавы. Пригибаясь и прижимая фуражку к голове, Терцев видел, как вдалеке неторопливо и тщательно прицеливался в чердачное окно ординарец подполковника. Затем гулко один раз бахнула «трехлинейка», и все стихло. Выждав секунд десять, они с комбригом осторожно выбрались из канавы на дорогу. Но едва сделали несколько шагов, как услышали громкий окрик ординарца:

– Назад! Ложись!

Снова в канаве успели оказаться целыми и невредимыми только благодаря отработанным за годы войны рефлексам. Каким образом Егорыч успел разглядеть метнувшиеся изнутри к окнам усадьбы тени, так и осталось загадкой. Но фактом было то, что, когда брызнули разбитые стекла первого этажа и из них полился свинцовый дождь автоматного огня, Терцев и комбриг снова лежали за спасительным бруствером.

– Егорыч, жив? – крикнул подполковник в другой конец канавы.

Ответом был винтовочный выстрел по дому.

– Жив… – стер с лица пот комбриг. Поглядел в сторону дома: – Сами мы их не возьмем.

– Наши услышат. Сейчас подойдут, – выразил уверенность Терцев, вгоняя в пистолет новую обойму.

Майор не ошибся. Вскоре из-за холма на дороге послышался лязг гусениц и гул танковых моторов. С автоматчиками на броне подошел взвод танков из роты Коломейцева. Первая «тридцатьчетверка», не обращая внимания на огонь из стрелкового оружия со стороны дома, остановилась на дороге между усадьбой и опрокинутым «Виллисом», закрывая броней его выбравшихся из канавы уцелевших пассажиров. Два других танка въехали в парк. В считаные секунды трескучая скороговорка немецких автоматов была заглушена шквальной дробью десятков советских ППШ. В разбитые окна полетели гранаты. По одному танку успели выстрелить из фаустпатрона, причем не из дома, а откуда-то из сада. С размотанной гусеницей «тридцатьчетверка» остановилась на краю свежей неглубокой воронки. В ответ ППШ ударили так, что от фасада дома во все стороны брызнула штукатурка. К ним присоединились ручные пулеметы. Заложило барабанные перепонки от выстрела танкового орудия – с близкого расстояния оставшаяся в парке вторая «тридцатьчетверка» всадила в первый этаж дома осколочно-фугасный снаряд. Еще не улеглась вихрем взметнувшаяся из окон пыль вперемешку с осколками камня и стекла, а в дом уже с разных сторон одновременно заскакивала с автоматами наперевес десантно-штурмовая группа. Через минуту все было кончено – красный флаг со свастикой был сброшен с крыши на ступени усадьбы. Увешанный оружием и гранатами лейтенант – командир штурмовой группы – показался изнутри у входа и сделал знак рукой. Дом был зачищен.

Майор, комбриг и Егорыч с винтовкой за плечом направлялись к усадьбе через парк. Рядом с поврежденной «тридцатьчетверкой» уже возился механик-водитель с кувалдой в руках. Терцев машинально проследил взглядом по направлению, с которого стреляли по танку. В нескольких десятках метров лежал скошенный пулеметной очередью мальчишка лет пятнадцати в коричневой рубашке, неловко обхватив одной подвернутой рукой трубу отработавшего фаустпатрона. Покачав головами, они прошли дальше.

На ступенях у входа лейтенант-командир штурмовой группы под громкий смех и шутки товарищей начищал кумачовым полотнищем вражеского флага собственные сапоги. Завидев подошедших старших офицеров, лейтенант отбросил красную тряпку и, выпрямившись, взял под козырек. Но доложить ничего не успел. Из двери вышел еще один боец группы и, обведя всех собравшихся растерянным взглядом, недоуменно сообщил, затылком кивая на дом:

– Там дети спят.

Моментально смолкли последние отголоски смеха. В установившейся гробовой тишине лейтенант переспросил недоверчиво:

– Дети? Спят?!

– Ну да, – тихо вымолвил боец. – В кроватках. Мы их сразу не заметили…

Лучше бы они, пожалуй, никогда не заходили бы в тот дом. Пройдя через первый этаж сквозь кучи битого кирпича и ломаной мебели – результат попадания танкового снаряда, – они поднялись по резной красивой лестнице наверх. Второй этаж совершенно не пострадал. Двери двух комнат, по-видимому детских спален, выходили в коридор и были распахнуты. В каждой стояло по две детских кроватки. Четверо ребятишек в возрасте, наверное, от двух до пяти лет лежали в этих кроватках, прикрытые одеялами. В первый момент действительно показалось, что они просто спят.

С полдюжины здоровых мужиков, прошедших войну, на некоторое время потеряли дар речи.

– Чем они их? – хрипло проговорил кто-то наконец.

У Терцева под сапогом хрустнула на полу рядом с одной из кроваток стеклянная ампула.

– Ядом потравили.

В подвале дома нашли двух женщин. Они были застрелены из пистолета. Видимо, также перед самым началом штурма. На чердаке среди кучи стреляных гильз обнаружился мертвый пулеметчик. Тоже мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати. MG-42 с недожеванной лентой стоял на сошках и смотрел из чердачного окна на дорогу, где валялся в кювете опрокинутый «Виллис». Егорыч мельком глянул на входное пулевое отверстие под слипшейся челкой точно посередине лба убитого парня, крякнул и первым застучал сапогами по лестнице вниз.

Выбравшись из дома наружу, Терцев расстегнул ворот гимнастерки и судорожно глотнул несколько раз свежий воздух. Присел на каменных ступенях.

– Комиссаров нацистских привели, – указал рукой Егорыч на угол дома.

Помнится, в тот момент при этих словах Терцеву подумалось, что Егорыч, наверное, когда-то все-таки служил у белых…

Подталкивая в спину автоматами, бойцы штурмовой группы вели двух немцев. Их оглушенными, покрытыми слоем пыли от обвалившейся штукатурки, но вполне себе целыми поймали за другой стороной дома. Вероятно, это они стреляли на первом этаже из автоматов сквозь разбитые окна. А перед выстрелом танка то ли успели выпрыгнуть на улицу, то ли оказались вышвырнуты туда взрывной волной.

Дом, видимо, принадлежал какому-то местному гауляйтеру. И скорее всего, один из приведенных им и являлся. На нем была коричневая партийная форма, рубашка с галстуком и повязка со свастикой на рукаве. Второй был одет в эсэсовский мундир.

За спиной Терцева кто-то из бойцов, побывавших в доме, прерывающимся от возмущения голосом комментировал только что произошедшее здесь:

– Это они, гады, женщин и детей своих извели, мальчишек, что постарше, на смерть отправили, а сами еще и уцелели…

Комбриг подошел к задержанным немцам. Тот, что был в коричневой форме, смотрел исподлобья, придерживая рукой большую ссадину на лысой макушке. Второй нервно кусал губы. Оба тяжело сопели. Наверное, они без всякого перевода понимали все, что им сейчас говорили по-русски. Подполковник произнес, обращаясь к лысому:

– Что же ты, если такой идейный, честно сам один воевать не вышел, сволочь плешивая?