Книга Крушение пирса - Марк Хэддон

День 219-й. Клэр села и протерла глаза. Очень болела спина. Она потихоньку сползла с кровати и села на пол, оперлась о кровать спиной и вытянула перед собой ноги, раздвинув их на ширину плеч. Затем взялась левой рукой за правую ступню, потянула ее на себя и десять секунд держала в таком положении. То же самое она проделала и с левой ступней, удерживая ее правой рукой. Потом она некоторое время посидела, спокойно откинувшись назад и чувствуя, как понемногу расслабляются затекшие, точно завязанные узлом мышцы. Прислушавшись, она убедилась, что туалет не занят, и вышла в коридор. Вернувшись из туалета, она сняла штаны и куртку, протерла все тело с головы до ног влажной оранжевой салфеткой, снова оделась и принялась втирать в кожу на локтях и пятках крем «Эпадерм». Теперь ей осталось только принять тестостерон и почистить зубы. Натянув зеленый рабочий комбинезон, она застегнула молнию и направилась в отсек «Север-2», чтобы позавтракать.

Зуки и Арвинд уже сидели за столом, ели гранолу[40], молча пили кофе и смотрели на лежавшие перед ними таблетки. Арвинд первым поднял на нее глаза и сказал:

– Доброе утро, Клэр.

Арвинд никогда не казался ей привлекательным, но у него была такая гладкая, чистая, поистине безупречная кожа, похожая на замшу, что ей иногда хотелось протянуть руку и погладить его по шее под затылком. Она спросила у него, есть ли новости из дома.

– Девочка родилась! – И Арвинд быстро промотал на мониторе снимки, чтобы показать Клэр фотографию своей сестры, которая держала на руках крошечного мокрого человечка в вышитом желтеньком одеяльце. – Лейла.

– О, дядя Арвинд! Поздравляю!

– Спасибо, хотя я тут практически ни при чем. – Он с восхищением смотрел на племянницу. – Девять фунтов шесть унций!

– А это много?

– Понятия не имею.

– Это довольно приличный индюк к Дню благодарения, – пояснила Зуки, не поднимая глаз. Все члены команды отличались небольшим ростом, но Зуки была ниже всех. У нее были такие крохотные ножки и такая легкая походка, что иногда Клэр, заметив краешком глаза скользящую, как мыльный пузырек, Зуки, думала с легким испугом, что среди них случайно оказалась девочка-подросток. На самом деле Зуки была обладательницей черных поясов по дзюдо и карате. Клэр вдруг подумала, что она до сих пор не осилила и половины «Ангелов и демонов»[41].

– И вторая важная новость, – сообщил Арвинд, – в Гватемале государственный переворот. Да, и еще Брэд Питт умер.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Передозировка?

– Рак.

– Полагаю, этого и следовало ожидать?

– По-моему, мир не был к этому подготовлен, – пожал плечами Арвинд. – Впрочем, я не особенно слежу за сплетнями о всяких знаменитостях.

– Нам следует устроить вечер памяти, – сказала Зуки, по-прежнему не поднимая глаз. – Подойдут «Одиннадцать друзей Оушена», «Бойцовский клуб» и «Двенадцать обезьян».

– Тогда уж и «Делай ноги-2», – предложил Арвинд, продолжая смотреть на свою маленькую племянницу, которую никогда не сможет даже на руках подержать. Потом он вдруг поднес пальцы к губам, видимо стараясь проглотить застрявший в горле комок, и убрал фотографию Лейлы.

Зуки наконец подняла глаза, посмотрела на Клэр и спросила:

– Ты, между прочим, к Джону не заглядывала?

– Нет, я только что встала, – сказала Клэр. – А что, есть какие-то проблемы?

– Ему бы полежать надо. – И Зуки снова уткнулась в своего Дэна Брауна. – Я ему позже укол сделаю.

Клэр слегка полила горячей водой посыпанное сахарной пудрой яблоко и намазала ржаной крекер мягким сливочным сыром. Пережевывая завтрак, она смотрела сквозь исцарапанное стекло иллюминатора на расстилавшиеся перед ней пять тысяч акров розовой скальной породы и серовато-белесые, как оперение чайки, небеса. Вдали плясали пять или шесть пыльных смерчей высотой метров двадцать или тридцать и виднелся ударный кратер Эндьюранс и четырехугольный залив Маргариты. Каждый раз Клэр поражалась иронии судьбы: ведь они назвали это место так же, как корабль Шеклтона, покинутый командой и сокрушенный паковыми льдами в море Уэдделла[42].

На самом деле она уже соскучилась по долгому пути, во время которого была как бы запечатана внутри крошечной металлической бусины в самом длинном ожерелье на свете, сотрясаемой мощными волнами космической радиации при температуре минус двести градусов. Собственно, ради этого она здесь и оказалась; это было воплощением ее детских фантазий, когда она воображала, что плывет по морю вместе с Магелланом или Фробишером, охотится в северо-западном проходе, бросает якорь возле острова Сулавеси, прячется в трюме, когда палубу окатывают гигантские волны, а под килем сотни морских саженей[43] холодной воды и из «вороньего гнезда»[44] не видно ни зги. Все это заставляло ее чувствовать себя особенной, вошедшей в круг избранных, которые всегда сами по себе. Ей совсем не было страшно, когда у Зуки начался эпилептический припадок или когда на левом борту вылетел натяжной болт и им пришлось две недели вращаться вокруг собственной оси. Она понимала, что такова цена пересечения пределов любого познанного мира, и если ты не желаешь этого принять, то с какой стати ты вообще здесь оказался?

Честно говоря, если бы план полета разрабатывала она, то все они должны были бы погибнуть уже при посадке, когда стрелой, носом вперед, прошли сквозь слои атмосферы, а потом в клочья порвали парашют и треснулись о поверхность планеты при скорости сто или даже сто пятьдесят, но ни вспышки пламени, ни нехватки кислорода за этим не последовало. Бах! – и все разом кончилось. Но как поступить, если произошло нечто совершенно невообразимое, а ты все же остался жив? Да просто сжаться в комок и не жаловаться. В конце концов, именно потому их всех и отобрали для полета. Верно ведь? Их выбрали за способность все принять, все вынести и проявить максимум терпения.

Клэр вдруг вспомнила сад в Пейнкасле за год до того, как ее матери пришлось лечь в хоспис; каждый раз ей требовалось два часа провести в полной неподвижности и молчании после того, как она, взяв на руки мать, которая стала совсем легкой и крошечной, укладывала ее в кровать. Лишь после двух часов, проведенных в оцепенении, Клэр могла вернуться в свою комнату и немного поспать. Тогда была поздняя весна, и Орион был почти не виден, как и Кассиопея, зато можно было отлично разглядеть Юпитер с его маленькими, как булавочный укол, лунами. И Марс поднимался все выше на гигантском «колесе обозрения» эклиптики, и красная окись железа, составлявшая основу его почвы, была видна даже на таком расстоянии. Клэр казалось, что из темной космической бездны на землю буквально дождем льется важная информация. Она была охвачена желанием оказаться где-то еще, где-то в другом месте, и пока не знала, что нужно преодолеть очень далекий путь, чтобы понять: как бы далеко ты ни уехал, это твое желание никогда до конца удовлетворено не будет.