Книга Аромат колдовской свечи - Наталья Калинина

Он брел к лесу по залитой лунным светом дороге, под собачий вой, который все усиливался, и думал о том, что никогда не вернется в эту деревню.

Он прошел так, в тоскливых мыслях, почти середину пути до опушки и остановился. Нет, так нельзя! Он не должен убегать, сдавшись без боя. Кем бы ни был этот самозванец, который посягнул на самое дорогое и святое, что у него было, – его Плясунью и его чувства к ней, он должен получить по заслугам.

Юноша с вызовом посмотрел на луну, которая, казалось, насмехалась, наблюдая с черного небосвода за его страданиями, и решительно повернул назад.

Он бегом бросился назад, надеясь помешать уединившейся на сеновале парочке еще до того, как случится то, о чем юноша не мог думать без стыда и гнева. В считаные мгновения он достиг забора, вошел в калитку и, ни капли не колеблясь, отворил тяжелую скрипучую дверь.

– Эй, ты! – закричал он гневно. И осекся.

Помещение было тускло освещено одинокой свечой, и в этом слабом свете юноша увидел девушку и парня. Но, несмотря на то, что оба были раздеты, несмотря на то, что их тела тесно переплетались в объятиях, и несмотря на то, что незнакомец жадно припал ртом к губам девушки, что-то было не так. Не пахло здесь любовью, и воздух не был нагрет постыдными желаниями, а казался холодным и застывшим, будто студень. И девушка в объятиях своего любовника не извивалась от страсти, а лежала покорно, обмякнув, будто тряпичная кукла. Юноше невольно вспомнились рассказы о погибших девушках. Настасья Старостина, которая так и не вышла замуж за своего анемичного городского жениха, потому что нашли ее незадолго до свадьбы раздетую, с седыми висками…

– Убийца! Ты – убийца! – закричал юноша.

Незнакомец оторвался от своей жертвы и обернулся. И на мгновение юноша увидел хищный оскал и огонь в глазах. Мгновение, такое короткое, что породило сомнения, действительно ли мелькнул дьявольский облик или это неровный свет так исказил черты? Но даже если бы сам дьявол оказался перед ним, юноша не испытал бы такого ужаса, как сейчас, узнав, что незнакомцем, убивающим девушек, был его Учитель, старик…»

Ника закончила читать и, задумчиво покусывая губы, еще раз пробежалась взглядом по прочитанному тексту. Ей бы сложить все фрагменты рукописи вместе, чтобы хорошо подумать. Разгадка была где-то близко, совсем близко, но пока не желала приобретать четкие очертания. Мысли расплывались, как бензиновые пятна на поверхности воды, и невозможно было собрать их в горсть.

Этот отрывок породил больше вопросов, чем дал ответов. До его прочтения Ника думала, что Эдуард пытался намекнуть ей, что все дело в свече или ее составе – из трав, дым от которых был ядовитым. Но анализ не показал ничего опасного. Ника, не поверив, испытала на себе действие злополучной свечи, и ничего не произошло. Значит, дело не в ней?

Или все же в ней, раз и в последнем эпизоде вскользь, но упоминается свеча? А может, она зря уцепилась за эту несчастную свечу, которая, похоже, вовсе ни при чем? Как мог бы поступить дальше юноша, узнав, что убийцей девушек является старик? И что одной из тех, на кого он посягнул, оказалась Плясунья? Оставил бы старика без наказания лишь потому, что до этого момента боготворил, уважал и по-своему любил, как своего спасителя и учителя? Или, преступив через эти чувства, покарал бы его за убитых девушек? И как? Убил бы или как-то изощренно отомстил? Неизвестно, тем более что Плясунья, кажется, осталась жива. Не потому ли спасал ее юноша от смерти, что пострадала она от нападения старца? Кстати, как именно старик убивал несчастных, Эдичка не описал, и здесь можно было дать волю фантазии, придумывая способы от реалистических до самых фантастических. Только вот какой из них окажется верным?

Так, так, нужно думать… С Егором бы посоветоваться. Ника уже было потянулась к сумочке за мобильником, но вспомнила, что с Егором они как бы находятся в размолвке. Он на нее обиделся, а она на него рассердилась. При воспоминании об этой ссоре девушке стало очень грустно и даже физически плохо. Нет, не надо об этом думать, не надо, эти мысли отвлекают от размышлений, отдаляют разгадку.

Но, подумав о Егоре, Ника вспомнила его совет поразмышлять над тем, что могло быть общего между Эдичкой, Стасом и ней самой. Что-то, что их в какой-то момент уравнивало, подводило под общий знаменатель. Ну, со Стасом и Эдичкой кое-что понятно: смерть. Смерть якобы от сердечной недостаточности, застывший ужас на лицах. Но она-то тут при чем? Она жива и здорова, если не брать во внимание того, что, когда в квартире отключили свет, испытала неоправданный, но такой сильный страх, что чуть не умерла от него. Или как раз этот момент и является важным?

Если так, то что произошло в тот вечер, когда она испытала тот ужас? Вначале были похороны Стаса, потом – поминки, потом – разговор с Лерочкой, оставивший очень сложный осадок грусти и скорби – не только по Стасу и Эдичке, но и по несчастной, невзаимной любви.

Кстати, вот что могло объединять ее с Эдичкой: неразделенные чувства. Она любила Андрея, Эдуард любил ее и, конечно, страдал так же, как она. А Стас?.. Страдал ли Стас? У Шатрова, в отличие от Эдички, была и жена, и любовница, но и наличие сразу двух женщин не делало Стаса счастливым. Нике вспомнилось, что Шатров поссорился с Лерой и заметно переживал по этому поводу.

Ее будто обдало жаром. Ника вскочила на ноги и заметалась по комнате. Ей нужно срочно уйти! Прямо сейчас! Она сунула лист с рисунком светофорной кошки на одной стороне и отрывком из Эдичкиной рукописи на другой в свою сумочку, наскоро нацарапала карандашом записку на другом снятом со стены рисунке (да простит ее ребенок за то, что она так распорядилась его произведением и без спроса присвоила шедевр «Светофорная кошка»), сняла длинную футболку, выданную ей в качестве ночной сорочки, облачилась в свое вечернее платье и тенью выскользнула в коридор. Хоть бы никто ее не заметил. Хоть бы никто… Так и получилось.

Выйдя из квартиры, Ника набрала на мобильном номер службы такси и приготовилась ждать машину в тепле подъезда.

* * *

Егор, хоть и злился на Нику, чувствовал неясную тревогу за девушку. Интуиция его болела, как застарелая язва, не давая уснуть. Егор встал с постели, вышел на просторную кухню и включил чайник. Но тут же его и выключил, решив, что заглушать беспокойство лучше чем-нибудь покрепче. Он достал из холодильника бутылку водки, нарезал тонкими кружочками лимон, разломал на неаккуратные, но от этого еще более аппетитные куски плитку шоколада и плеснул себе в рюмку сто граммов.

Водка теплом разлилась по телу, но тревогу не растворила. Егор опрокинул еще стопку, затем решительно поставил бутылку в холодильник, прошел по длинному коридору до комнаты, в которой спала сестра, и открыл дверь.

Узкая полоса света просочилась из коридора в приоткрытую дверь и упала на Лерино лицо. Девушка тихо что-то промычала во сне, но не проснулась.

– Спи, спи, не буду тебя беспокоить, – пробормотал Егор и вышел. За сестру душа больше не ныла, а вот за Нику – да. И тревога эта не утихала, а, наоборот, нарастала.