Книга Людовик XI - Жак Эрс

Людовик XI на протяжении всего своего правления не терял бдительности, чтобы не попасться в ловушки, расставленные смутьянами, способными взбунтовать парижан. Он не хотел, чтобы против его власти восстал какой-нибудь Этьен Марсель или Иоанн Бесстрашный, и позаботился о том, чтобы не оказаться заложником разгневанной толпы, которую так легко взбаламутить. Он был достаточно ловок, чтобы быстро подчинить себе город, увериться в его покорности... и отправиться жить в другое место, где он мог спокойно управлять делами страны.

Он устроил себе блестящий прием в Париже в 1461 году, утверждая законность своей власти, навязывая свое присутствие. Он тотчас провел в городе совет, вернее, продиктовал свою волю по поводу обновления чиновничьего корпуса в государстве. Во время войны с Лигой общественного блага он понимал, насколько велика ставка в игре, и знал, что потеря столицы наверняка принесет победу мятежникам. Именно чтобы сохранить ее, он и повел свою настоящую войну. Велел вооружить ополчение и укрепить стены. А главное — постарался привлечь на свою сторону торговую аристократию и народ, раздавая и тем и другим кое-какие привилегии или налоговые послабления. Ему это прекрасно удалось: осаждаемый принцами, которые старались поднять бунт знати или народное восстание и беспрестанно засылали агитаторов, Париж остался верен королю.

Июль и август 1465 года: после Монлери начались нескончаемые переговоры между принцами, ставшими лагерем под Парижем, и королем, или, точнее сказать, правительством и королевской партией. За короля действовали его наместник-губернатор и нотабли, представляющие институты управления, которые всегда были на посту и участвовали в совещаниях: «И в то время собрали они церковников, суд Парламента и граждан Парижа, дабы вместе потрапезничать и решить, что надлежит совершить по всем делам и по каждому в отдельности». Ибо в те дни Людовик был в Манте или в Нормандии, чтобы собрать «в свой отряд тридцать тысяч нормандских и прочих воинов», а город сам занимался ведением мирных переговоров и собственной обороной. Эти люди, назначенные неизвестно как, но, во всяком случае, истинные и бесспорные представители своего круга, заняли удивительно твердую позицию по отношению к мятежникам, храня верность королевским чиновникам и знати из партии Людовика. В первые же дни купеческий старшина отказался действовать, не посоветовавшись с ними. А позднее заявил представителю принцев Дюнуа, что не даст никакого ответа, предварительно не переговорив об этом с королем и не узнав, какова будет его воля.

В отсутствие короля среди парижан постоянно велась всякого рода пропаганда. Сам Дюнуа и другие агитаторы то и дело приезжали в город, распускали слухи о недовольстве принцев, чтобы восстановить толпу против государя, которого представляли настоящим тираном, повинным в злодеяниях и преступлениях, разбазарившим государственную казну, заключающим союз с иноземцами против «благородных семейств Франции», силой принуждающим к браку представителей разных сословий, к бесчестию и неудовольствию оных, по меньшей мере, их родственников, более того, назначающим недостойных людей на высшие посты в государстве. Все напрасно. Времена Этьена Марселя и «живодеров» прошли, и город не поддавался на провокации: «Знатные люди в Париже, солдаты и простолюдины стояли за короля». Королевские чиновники знали, как удержаться, а нотабли — как привлечь толпу на сторону короля. Они раздували слухи о том, что принцы «умышляют ввести в Париж бретонцев и бургундцев на беду королю и городу, а посему народ взволновался и убил оных посланников». Они обличали «горожан, имевших в мыслях впустить господ сих в Париж». Так что тот самый народ, который в 1418 году раскрыл ворота бургундцам, теперь укреплял стены и обходил их дозором.

Карл Беррийский и его лигисты пошли с другой карты. Они попросили собрать штаты королевства; король отказался, и тогда они потребовали, чтобы мирный договор рассматривался не в его владениях, в Париже или в ином месте пребывания его Совета, а у них, в лагере Боте-сюр-Марн, без его присутствия, тридцатью шестью комиссарами, назначенными для этой цели. Среди них должны были быть двенадцать церковнослужителей, двенадцать дворян и двенадцать разночинцев, все заслуженные люди, которым герцог Беррийский и его сторонники открыли бы причины, вынудившие их взяться за оружие. В общем, предлагалось провести собрание штатов, ограниченное парижанами. Город, конечно, выставил своих представителей, делегацию возглавлял епископ Гильом. Но большинство быстро утомилось и перестало показываться на заседаниях. Ничего не решили и, судя по всему, не выдвинули никаких предложений. Попытка поговорить в обход короля, представить ему, как некогда сделали «живодеры», реформу государства в форме ордонанса, жалким образом провалилась. Мирные договоры, положившие конец Лиге общественного блага, были подписаны, а ни о каких реформах даже не упоминалось.

Впоследствии, когда кризис миновал, а союз принцев ослаб и распался, король показывался в городе все реже и реже, не задерживаясь в нем дольше, чем на несколько дней, предпочитая ему городки, селения или замки Иль-де-Франс. У него не было парадной резиденции в Париже, и он не выстроил или не обустроил там никакого особняка, который был бы связан с его именем. В 1464 году, когда дела призывали его в Нормандию и Пикардию и ему приходилось проезжать через Иль-де-Франс, он провел там в общей сложности только двадцать четыре дня против сорока четырех в Ножан-ле-Руа на реке Эр, под Ментеноном, тридцати восьми в Абвиле, двадцати семи в Руане и двенадцати в Турнэ. В 1477 году, во время первого большого похода на бургунд-цев, он останавливался в тридцати разных местах, от Турени до Артуа, но ни разу в Париже.

Он управлял из провинции по расчету, по политическому решению, из которого не делал тайны. Всегда осмотрительный, даже подозрительный, он неохотно доверял людям из Иль-де-Франс. Во времена первых Валуа и Карла VI эти люди — церковники, аристократы или законники — составляли подавляющее большинство в Королевском совете. Напротив, Людовик XI постоянно поощрял области, которые некогда выступили на стороне его отца Карла VII и Жанны д'Арк против парижан и бургундцев. Из двухсот сорока восьми членов Совета за все время его правления только из долины Луары было пятьдесят шесть, то есть четверть; в нем заседали тридцать семь обычных советников из центральных районов Франции, тогда как парижан было всего двадцать один, то есть менее десяти процентов. Это означало продолжение политики Карла VII, с той лишь оговоркой, что людей из Дофине и Нормандии призывали в Совет чаще и в большем количестве.

Король не намеревался править из настоящей столицы и придавать ей особое значение в стране. Двор, Совет, секретарская коллегия и нотариусы не должны были прочно обосновываться в том или ином дворце. Они были при короле, там, где находился он сам. По меньшей мере один раз он, чтобы не ехать в Париж, предпочел вызвать к себе представителей главных государственных институтов, которые, конечно, и подумать не могли, что им придется сниматься с места. В 1468 году «король вернулся в Санлис и Компьен, куда повелел приехать и предстать пред ним всему суду Парламента, своей Счетной палате, распорядителям финансов и прочим чиновникам, что они и сделали».

Более того, Людовик ясно выказал свое намерение привлечь к делам все городские общины. Города были широко представлены на Генеральных штатах в Туре. Позвали семьдесят городов, и больше шестидесяти выслали своих выборных представителей. Этих делегатов не держали в стороне и обращались с ними уважительно. Они заседали в одном зале с представителями духовенства и дворянства, на соседних скамьях, и брали слово в назначенный час, в те же дни. На скамьях, отведенных для «верных городов», каждый сам выбирал себе место, соседствуя с кем хочет. Среди представителей больше всего было «буржуа», купцов, ремесленников или законоведов: два-три светских лица на одного церковника. А главное — Париж не пользовался никаким предпочтением: шесть делегатов против трех-четырех от других городов; принимая во внимание большую разницу в численности населения, столица была представлена много скромнее.