Книга Трепет намерения - Энтони Берджесс

Отныне я старался не проводить вечера дома. Проклятье! В конце концов, это мой дом (или, по крайней мере, обиталище), мне за него еще платить и платить! Но выгнать Люси я тоже не мог, поскольку (так она считала) воспользовался ею и позволил возлагать на себя определенные надежды, до сих пор, кстати, не осуществившиеся. Вдобавок регулярно совершаемый мною в постели тягчайший грех, на который только способен мужчина, рождал во мне — несмотря на очевидную абсурдность подобных рассуждений — чувство вины в отношении Люси. Для меня она сделалась чем-то вроде поджарой Бригитты, впрочем, моим оправданием могло бы служить то, что инициатором наших ночных бдений неизменно являлась Люси. Поэтому, имея все основания обвинять Люси во вторжении, выгнать ее я не мог. Но жениться на ней — нет уж! У меня была жена. И каждый вечер я отправлялся на ее поиски.

Начал я с Сохо. К этому времени уже действовал закон, запрещавший проституткам открыто фланировать по центральным улицам с собачками на поводке или прогуливаться с расстегнутой сумочкой, поджидая, пока какой-нибудь мужчина, заметив это, подойдет ближе. И хотя законы эти выполнялись не слишком строго, проституток стало значительно меньше. Не сравнить с тем, сколько их было во время войны, когда общество прислушивалось к предпринятым либералами социологическим исследованиям, из коих следовало, что никакой другой работы эти несчастные найти не сумели. Теперь женщины, как правило, приманивали клиентов из парадных и окон или, неожиданно появляясь из темноты, спрашивали: «Красавчик, по-быстрому хочешь?» Я прочесал весь Сохо — Фрит-стрит, Грик-стрит, Уордор-стрит, Олд Комптон-стрит, Дин-стрит, — но Бригитты нигде не было. На какие только объявления не натыкался я в полутемных книжных магазинах и табачных лавках: «Фифи тебя облагородит (кожа высшего качества)», «Ивонна. Позирую для художников и фотографов (40, 24, 38)», «Испанская специалистка по анальному спринцеванию». Ничего, что могло бы навести на след Бригитты (скажем, «Фройляйн демонстрирует немецкие новинки»), не попадалось. Как-то в пивной мне встретился человек, у которого имелся «Дамский справочник», брошюра со всеми телефонами и фотографиями, но и в ней следов Бригитты не обнаружилось. Я даже зашел в полицейский участок и сказал, что разыскиваю жену-немку, которая по неискушенности могла позволить втянуть себя в пьянство и проституцию, однако к моим словам отнеслись с большим недоверием[135].

Как обычно и бывает, я отыскал Бригитту совершенно случайно. Однажды вечером я отправился в кинотеатр на Бейкер-стрит (даже не поинтересовавшись, что гам идет, настолько мне все обрыдло), а после зашел пропустить стаканчик виски в бар на Бландфорд-стрит. Спустя некоторое время туда зашла женщина — хорошо одетая, хорошо накрашенная, с хорошим выговором. Она источала искусственный аромат розовых садов[136], в голосе у нее была хрипотца, как у Марлен Дитрих. Фред, бутылку джина и сорок сигарет, сказала она хозяину. Сию секунду, душечка, отозвался тот почему-то по-ирландски. Она зашелестела пятифунтовыми банкнотами, которыми была набита ее сумочка. Я недоумевал по поводу ответа хозяина, и вдруг до меня дошло: для английского уха акцент Бригитты звучит как ирландский. Я смотрел на нее в упор, но узнала она меня не сразу (или долго делала вид, что не узнает). Ничего, теперь-то она от меня не уйдет! Бригитта быстро направилась к дверям, я бросился следом. Оставь меня, иначе я позову полицию, сказала она. Нашла чем угрожать! Я ответил: боюсь, в полицию ты обратишься в последнюю очередь. К тому же, насколько мне известно, не существует закона, запрещающего мужу разговаривать с собственной женой. Она сказала, чтобы я выкинул это из головы и поскорее дал ей развод; я ответил, что теперь, узнав ее адрес (она смирилась с тем, что я следовал за ней до дома), я мог бы это сделать, в противном случае пришлось бы ждать, когда пройдут три года с того дня, как мы разъехались, однако, добавил я, как только мы разведемся, ее немедленно вышлют из страны как нежелательную, ненатурализованную иностранку. Не вышлют, бросила она сухо.

Войдя в квартиру, я понял, что деньги у Бригитты имеются. Центральное отопление, в углу бар с вращающимися стульями, подушечки, на стенах эротические картинки (видно, что нацистских времен). На кухне гудел холодильник, из открытой ванны доносились ароматы шампуней, в спальне царил полумрак, виднелась большая кровать с наброшенным на нее шелковым покрывалом. Выпьешь? — спросила она. Сегодня я выходная и собираюсь пораньше лечь. Так что нет, выкладывай, что тебе надо, и ступай.

Наверное, она думала, что я хочу спросить, куда подевался запасной ключ от входной двери нашего дома. При мысли о нашем доме я почувствовал, что к глазам подкатывают слезы. Я хочу тебя, сказал я. Возьми мой телефон, можешь иногда пользоваться, ответила она. Нет! Нет! Я хочу, чтобы ты вернулась! Она улыбнулась;

Warum[137]? Одного этого немецкого слова, неожиданно прозвучавшего на фоне ее прекрасного английского, хватило, чтобы окунуть меня в прошлое. Я расплакался. Перестань, сказала она. Прошлого не вернешь. Я хочу жить так, как живу. Я не хочу ходить по магазинам и домохозяйничать. У меня появились влиятельные друзья. Я стала леди. Ты стала шлюхой, сказал я (на обоих языках это слово звучит почти одинаково[138]). Поняла? Проституткой. Это не одно и то же, сказала она. Когда же ты повзрослеешь и трезво взглянешь на мир! — добавила Бригитта. Кроме того, сказал я, у меня имеются определенные супружеские права. Я требую их уважения. Грязная свинья! — воскликнула она. Такой мерзости мне еще никто не говорил! Выметайся отсюда! (Она окатила меня ушатом немецких ругательств.) Если тебе нужна баба, сказала она, так их по Лондону тысячи болтаются. Некоторые даже, несмотря на запрет, прогуливаются с собачками. А ко мне не приставай. Никогда не приставай! Никогда! Я чувствовал себя оплеванным, но злобы к Бригитте не испытывал. К тому же я предвкушал, как ночью овладею Бригиттой, а она об этом даже не узнает. И все-таки меня бесило, что с нею может переспать любой мужчина, кроме меня — мужа. Я старался сохранять внешнее спокойствие и учтивость, хотя внутри все клокотало. Заметив на диване ее расстегнутую сумочку, я сказал: дай выпить, и я уйду. Чего-нибудь похолоднее. Может, в холодильнике найдется пиво. Когда-то у нас всегда было пиво в холодильнике. Хорошо, сказала она, пойди налей себе и убирайся. Бригитта, сказал я, мне хочется получить его из твоих рук, в память о нашем прошлом, не отказывай мне в этом. Пожалуйста. Больше я ничего не прошу. Она пожала плечами, сказала «ладно» и отправилась на кухню. Я знал, что ключи у нее в сумочке. Переложить их в карман не составило труда. Я залпом выпил принесенное Бригиттой пиво. Как свинья пьешь! И ешь так же, сказала она. Я только усмехнулся. Прощальный поцелуй? В память о прошлом. Но она не позволила мне — мужу! — даже этого. Уходя, я сказал: Прощай, моя милая Бригитта. Береги себя. Кажется, ее удивила легкость, с которой удалось меня выпроводить. Я вышел на улицу и не сводил глаз с окон гостиной, пока они не погасли. Затем я отправился домой. На столе меня ждал прекрасный горячий ужин.