Книга Адам Бид - Джордж Элиот

– Ну, я не так то уверен в этом, Адам. Ты опытнее меня четырьмя или пятью годами, и притом же, я думаю, твоя жизнь была лучшею школою для тебя, чем для меня коллегия.

– Ну, сударь, вы, кажется, думаете о коллегии вроде того, как Бартль-Масси. Он говорит, будто коллегия по большей части делает людей похожими на пузыри, которые только и годятся на то, чтоб держать материал, влитый в них. Но у него язык похож на острую бритву, у этого Бартля: он не может коснуться чего-нибудь без того, чтоб не резать. А вот и поворот, сэр. Я должен пожелать вам доброго утра, так как вы едете в дом священника.

– Прощай, Адам, прощай.

Артур отдал лошадь груму у ворот священнического дома и пошел по усыпанной песком дорожке к двери, открывавшейся в сад. Он знал, что священник завтракал всегда в своем кабинете, а кабинет находился налево от этой двери, против столовой. Это была небольшая низенькая комната, принадлежавшая к старой части дома и имевшая мрачный вид от темных переплетов книг, помещавшихся по стенам, несмотря на то она имела очень веселый вид в это утро, когда Артур подошел к открытому окну. Утреннее солнце падало косвенно на большой стеклянный шар с золотыми рыбками, стоявший на столбике, сделанном из композиции под мрамор, против столика, на котором уже стоял холостой завтрак, а рядом со столиком стояла группа, которая была бы приманкой во всякой комнате. В покойном кресле, покрытом малиновою камчой, сидел мистер Ирвайн с сияюще-свежим видом, который он имел всегда по окончании своего утреннего туалета; его полная, белая, изящной формы рука играла по коричневой кудрявой спине Джуно, а близ хвоста Джуно, которым она махала с покойным материнским удовольствием, валялись два коричневых щенка, всползая друг на друга и образуя восторженный, беспокойный шумный дуэт. На подушке, немного в стороне, сидела моська с видом девственной леди, смотревшая на такую фамильярность в обращении как на животную слабость, которую она по возможности старалась вовсе не замечать. На столе, у локтя мистера Ирвайна, лежал первый том Эсхила, так хорошо известный Артуру по виду, и серебряный кофейник, который только что вносил Карроль, тотчас же наполнил комнату благовонным паром, довершившим наслаждение холостого завтрака.

– Браво, Артур! Вот молодец! Вы как раз во время, – сказал мистер Ирвайн, когда Артур остановился и влез через низкий подоконник в комнату. – Карроль, нам еще нужно кофе и яиц; да нет ли у вас холодной дичи, которую мы могли бы поесть с этим окороком? Ну, ведь это похоже на старое время, Артур, ведь вы лет пять не завтракали со мной.

– Сегодняшнее утро решительно соблазнило меня, и я вздумал прокатиться перед завтраком, – сказал Артур, – и я, бывало, любил завтракать с вами, когда ходил читать к вам классиков. Дедушка всегда бывает несколькими градусами холоднее за завтраком, чем во всякое другое время дня. Я думаю, утренняя ванна не совсем-то приходится ему по вкусу.

Артур старался не подать виду, что он приехал с особенною целью. Лишь только он очутился в присутствии мистера Ирвайна, как откровенная беседа, которая перед тем казалась ему столь легкою, вдруг представилась ему труднейшею вещью на свете, и в ту самую минуту, когда он пожал священнику руку, он увидел свое намерение в совершенно новом свете. Каким образом может он заставить Ирвайна понять его положение, не рассказав ему об этих незначительных сценах в лесу? А мог ли он рассказать это, не показавшись глупым? А потом его слабость в том, что он возвратился от Гавена и сделал именно совершенно противоположное тому, что намеревался сделать. Ирвайн навсегда составит себе мнение о нем, что он человек нерешительный. Все-таки он должен высказаться как-нибудь без приготовления; может быть, разговор и будет как-нибудь наведен на это.

– Время завтрака я люблю лучше всякого другого времени дня, – сказал мистер Ирвайн, – тогда нет еще никакой пыли на мыслях и голова представляет, так сказать, чистое зеркало для лучей предметов. При мне всегда любимая книга за завтраком, и я так наслаждаюсь крошками, которые подбираю в это время, что решительно каждое утро мне кажется, будто непременно снова пробудится во мне любовь к чтению. Но вот Дент приведет какого-нибудь бедняка, который убил зайца; и когда я кончил свой «суд», как выражается Карроль, то мне хочется прокатиться верхом вокруг земли; на возвратном пути я встречаюсь с смотрителем богадельни, которому нужно рассказать мне длинную историю о мятежном бедняке. Таким образом день проходит, и я до наступления вечера остаюсь таким же лентяем. Притом же человек чувствует потребность в возбудительном средстве для симпатии, а у меня нет его с тех пор, как бедный Дайлей оставил Треддльстон. Если б вы, сударь, хорошо занимались вашими книгами, то я имел бы перед собою приятное препровождение времени в будущем. Но нельзя сказать, чтоб в вашей фамильной крови была страсть к учению.

– Нет, это правда. Хорошо еще, если я могу вспомнить немного неприменяемых латинских выражений для того, чтоб украсить мою девственную речь в парламенте лет через шесть, или семь. Cras ingens iterabimus aequor и немного отрывков в этом роде, может быть, останутся в моей памяти, и я так устрою свои мнения, что могу ввести их. Но я вовсе не думаю, чтоб знание классиков было крайне необходимо для деревенского джентльмена; сколько мне кажется, ему было бы лучше познакомиться с обычаями страны. Я недавно читал книги вашего друга Артура Юнга, и мне лучше всего хотелось бы выбрать несколько из его идей, чтоб побудить фермеров к лучшему управлению своею землею и, как он говорит, сделать из дикой страны, которая представляла однообразную темную почву, блестящую и испещренную хлебом и скотом землю. Дедушка не даст мне никакой власти, пока он только жив; но ничего не хотелось бы мне так, как взять на себя стонишейрскую часть имения (она находится в ужасном состоянии), начать улучшения и разъезжать верхом с одного места на другое, чтоб надзирать над всем. Мне хотелось бы знать всех работников и видеть, как они снимают передо мною шляпы с видом радушия.

– Браво, Артур! Человек, не имеющий особого расположения к классикам, не мог бы лучше оправдать свое вступление в свет, как только тем, что увеличить производительность земли для пропитания ученых и… священников, умеющих ценить учение. И как мне хотелось бы быть здесь в то время, когда вы только что вступите на ваше поприще образцового помещика. Вам понадобится сановитый священник, который дополнял бы картину и брал свою десятую часть с уважения и чести, приобретенных вами тяжкими трудами. Только вы не слишком-то сильно полагайтесь на благосклонность, которую вы получите вследствие этого. Я не совсем-то уверен, что люди больше всего расположены к тем, которые стараются быть полезными им. Вы знаете, Гавена прокляли все соседи за огороженное место. Вы должны совершенно разъяснить в ваших мыслях, к чему вы стремитесь более всего, мой друг, к популярности или к пользе; в противном же случае вы, пожалуй, не достигнете ни того, ни другого.

– О! Гавен груб в обращении; он вовсе не старается быть приятным своим поселянам. Я не верю, будто есть что-нибудь, что вы не могли бы заставить людей сделать вашею добротой. Что до меня, то я не могу жить в соседстве, где бы меня не уважали и не любили; я с таким удовольствием хожу здесь между поселянами, они все, по-видимому, так расположены ко мне. Я полагаю, им кажется, что это было вчера, когда я был маленьким мальчиком и разъезжал везде на пони, которая была с овцу ростом. И если б им положить хорошее жалованье и в порядке содержать их строения, то как они ни глупы, а их можно было бы убедить, чтоб они обрабатывали землю по лучшему плану.