Книга Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

В действительности так оно и получилось. От «захвата логова фашистов» командование отказалось. Удалось отстоять плацдармы на Одере, где немцы сосредоточили новые силы, а существенную часть войск, в том числе и нас, бросили за танковой армией (кажется, 1-й) на правый фланг, на север, на Померанию. Однако все по порядку.

Пока мы едем мимо окруженной Познани на запад, туда, где, как нам сказали, танкистами и передовыми частями захвачены плацдармы на Одере. Едем в плотном потоке машин, повозок, пехотных подразделений, движущихся по дороге и по обочине, больше по обочине, так как с дороги их сгоняют машины и танки. Сумерки сменились ночью, но движение не прекращается, хотя пехотных частей уже не видно, отстали. Канонада под Познанью осталась далеко позади. Ее уже почти не слышно. Движение идет рывками из-за пробок, то и дело возникающих на дороге. Никто не спит. Все морально готовимся к тяжелым боям на плацдарме, возможно уже завтра. Вот впереди появились отдаленные вспышки боя, похожие на зарницы. При остановках, сквозь шум движущейся лавины войск, слышны слабые звуки канонады. Значит, скоро прибудем на место. Вдруг наша колонна вслед за первой машиной съезжает на обочину. Остановка затягивается. Мы слезаем и топчемся у своих машин, переговариваемся, строим догадки. Мимо продолжается движение других частей. Мы как бы выпали из общего потока. Нам еще ничего не сказали, но, по тому же солдатскому опыту, понимаем, что ситуация изменилась и нас куда-то перебросят. Действительно, вскоре раздается привычная команда «По машинам!», и наша колонна сворачивает вправо, на север, прочь от основного тракта. Двигаемся на приличной скорости, благо пасмурная погода позволяет идти с зажженными фарами. Дорога идет по неширокому шоссе, обсаженному деревьями, все дальше и дальше на север. Впереди не видно даже признаков каких-либо войск, кругом темнота и тишина. К утру въезжаем в группу хуторов и останавливаемся. Большинство хуторов покинуто жителями, и мы располагаемся с комфортом в брошенных помещениях. Вскоре узнаем, что хутора принадлежали немцам, в том числе колонистам, ведь Гитлер присоединил эти земли к Германии. В дальнейшем предполагалось выселение поляков и, как я писал выше, их частичная или полная ликвидация. Естественно, что при нашем приближении «колонисты» поспешно бежали, бросив все нажитое. Опять мычат недоенные коровы, хрюкают некормленные свиньи, кудахчут брошенные куры, скулят собаки. Поляков здесь мало, в основном из работяг, обслуживавших хозяев. Они уже занялись своим хозяйством, прихватывая, правда, что-то из брошенного хозяевами имущества.

Утром или чуть позже узнаем, что дан приказ отдать все горючее танкистам, которые пойдут дальше, поскольку у них задача — не сбавлять темпов продвижения. Здесь у нас будет временная остановка до подвоза горючего. Когда его подвезут, двинемся нагонять танкистов (наши «Студебекеры» могут ехать значительно быстрее танков). Ура! Непредвиденная передышка! Мы, взвод управления, позавтракали трофейными консервами и компотами, обнаруженными здесь же, в подвале, выделили кого-то для заготовки бесхозных кур для обеда на костре или плите. Уже несколько дней наш и другие взводы не ходят на кухню. Все на самообеспечении. Вкуснее и сытнее. В перерывах между дежурствами я побродил один по хутору. Какие добротные постройки! Просторные каменные дома из нескольких комнат, кухни, подсобки. Аккуратный скотный двор. На втором этаже дома тоже комнаты, выше, на чердаке, помещение для коптильни. В доме полно хорошей мебели, белья, посуды, прочей утвари. Есть книги, правда мало и не везде. Вот это живут! Зачем они полезли к нам, где по сравнению с ними убогость и нищета? Такие мысли лезли в голову здесь и позже, когда шли по германским селам и городкам. Кое-кто нашел добротную немецкую форму и напялил на себя. На их фоне наши гимнастерки и ватники выглядят как тряпье.

Вскоре командир дивизиона майор Козиев выстроил дивизион и стал довольно грубо всех отчитывать. «Кур захотели! — кричал он. — Пожалуйста, наберите сколько хотите и все на кухню. Самодеятельность запрещаю! А немецкую форму снять и выбросить. Кого увижу, строго накажу! Командирам принять меры. Это же армия, а не колхоз!» Все молча слушали, переминаясь на месте. Потом разошлись и попрятали немецкое барахло, кто где: на машине много места. А еда как была, так и осталась. Попробуй, проследи, если и командирам тоже надоела кухонная похлебка. А наказание какое в этих условиях? Максимум лишний час в карауле.

Тут же нам объявили, чтобы к утру готовили посылки домой. Все разбрелись по брошенным домам в поиске «трофеев», т. е. оставленного беглецами имущества. Надо сказать, что в домах уже здорово пошуровали. Все шкафы и дверцы были раскрыты, а содержимое вывалено наружу. Я набрал положенные мне 10 кг из того, что приглянулось. Белье нательное и постельное, моток женских чулок, еще что-то. Сколотил ящик из разбросанной кругом фанеры и отнес посылку в пункт сбора, не очень надеясь, что она дойдет до дома.

Посылка дошла. Мама большую часть посылки сбыла на популярной тогда толкучке в Расторгуеве. Это здорово помогло пополнить на несколько месяцев голодный паек по карточкам. Почти все считали сбор и отправку «трофеев» домой справедливым делом. Эти негодяи, немцы, столько разрушили, уничтожили, отправили к себе на родину, что пусть теперь расплачиваются! Пусть наши семьи получат хоть какую-то помощь в их нелегкой, а порой невыносимо тяжелой жизни. Это справедливо. Так считали все, в том числе официальная пропаганда. Меня внутренне смущало только то, что, на фоне всеобщей ненависти к немцам, это приведет потом к грабежам. Чего скрывать, так впоследствии и случилось. Предвестником такого развития событий был запомнившейся мне на нашей стоянке случай, увы, не одиночный. Вечером мой командир, Шалевич, предложил мне сходить с ним в соседний хутор, где, он слышал, осталась немецкая семья, наверно, не успела бежать. Надо проверить, не прячется ли там кто и нет ли оружия, объяснил он. Я почувствовал, что дело не в оружии, а в возможности найти самые популярные среди военной братии «трофеи»: часы или сапоги. Пошли. Он с автоматом, я с карабином. Вот и дом. Стучим: «Патруль! Откройте!» Дверь открывает встревоженная немка, лет 35–40, по нашим понятиям, пожилая, чем-то напоминает учительницу. Держится напряженно, но с каким-то добрым, сочувственным достоинством, не испугана. Шалевич объясняется с ней по-немецки и кое-что переводит. Был примерно такой «диалог»:

— Оружие есть?

— Что вы! Подумайте, зачем мне оно.

— Есть еще кто в доме, мужчины?

— Нет, нет. Никого нет, все уехали.

— Мы проведем обыск.

— Пожалуйста.

Шалевич стал рыться в первом попавшемся шкафу, это был буфет. Он открыл ящик, другой, делал вид, что ищет. Хозяйка смотрит как-то сочувственно и вдруг произносит:

— Вам, солдатам, наверное, еды не хватает, часов, сапог и… девушек. Здесь уже приходили. Девушек и сапог нет, а из еды кое-что есть.

— Нет, нет, мы проверяем, нет ли оружия, — как-то вяло отвечает Шалевич.

Мне становится стыдно, и я прошу его уйти. Он, хотя и не сразу, после небольшого препирательства, соглашается. Сказав хозяйке, что, раз здесь уже были, мы уходим, еды не надо. Мы покидаем дом.