Книга От сумы и от тюрьмы... Записки адвоката - Генрих Падва

Пробраться к могиле нам также помогла прокурорская ксива. Вокруг были люди, их были многие тысячи, на лицах — неподдельная скорбь, у многих — слезы: хоронили любимого актера, поэта, барда, гражданина.

От Ваганьково, уже без Зверева, а с Володиным другом Вадимом Тумановым и кем-то еще на моей машине вслед за многими родными и друзьями мы приехали в дом, где жил перед кончиной Высоцкий. И снова прощание, и слова скорби и любви…

Только после смерти Владимира Семеновича я познакомился с его второй женой — Людмилой и с третьей — Мариной Влади, с его сыновьями Никитой и Аркадием.

Также только после смерти Володи я стал поддерживать более тесные отношения с его большим другом Вадимом Тумановым, которого впоследствии защищал дважды, по двум различным делам, и оба раза успешно — в обоих случаях его обвиняли несправедливо. Но об этом уже написано многое и им самим, и его друзьями, в том числе и мной[26].

Глава 18

Адвокат и общество

Моя профессиональная деятельность была тесно связана со многими процессами, происходившими в обществе. В эпоху, кем-то остроумно названную «поздним реабилитансом», мне приходилось участвовать в делах по реабилитации незаконно осужденных.

Хорошо помню одно из них — дело немолодой уже уборщицы в каком-то сельском клубе. Она, убираясь перед очередным торжественным праздником, пыталась хорошенько отчистить портрет товарища Сталина, висевший под стеклом. Стекло это было засижено мухами, и она, недолго думая, поплевала на него. Но на ее беду кто-то заметил ее неосторожные плевки, сообщил о них куда следует, и бедную женщину осудили на 10 лет за осквернение портрета вождя.

Помнится и другое дело, несколько анекдотичное. В одном из совхозов, славившемся прекрасными быками-производителями, комиссия из области знакомилась с опытом работы. Вдруг неожиданно раздался крик: «Сталин, Сталин!» Недоумевающие члены комиссии стали озираться, не понимая, что происходит. Как выяснилось, так звали быка — лучшего производителя хозяйства. Сейчас такая кличка быку кажется почти невероятной, а в то время именами вождей называли все что угодно. Не только паровозы «Иосиф Сталин» или танки «Клим Ворошилов», но и все, что только могло взбрести на ум верноподданническим чинушам! Я помню, что на ширинке моих брюк — на молнии — было написано: «Фабрика имени Шкирятова». Но вот назвать Сталиным быка, да еще погонять его при этом хворостиной и прикрикивать! Неудивительно, что несчастный директор совхоза тоже оказался арестованным.

На фоне этих дел фраза одного московского инженера о том, что Троцкий был значительно лучшим оратором, чем Ленин и Сталин, действительно кажется достойной внимания тогдашнего КГБ. И те же 10 лет, которые получил этот знаток ораторского искусства, в сравнении с преступлениями и сроками старательной уборщицы и незадачливого директора совхоза могут показаться вполне справедливым наказанием!

Реабилитация этих людей, которым мне удалось помочь, была для меня событием каждый раз — необычно радостным, конечно же, не только с точки зрения профессиональной, но и в связи с растущей надеждой на изменения в жизни общества в целом.

Люди моего возраста и те, кто изучает и знает историю нашей родины, помнят чудовищное дело, возникшее незадолго до смерти Сталина, когда группа ведущих ученых и врачей была обвинена во вредительстве, в том, что их усилиями, в частности неправильным лечением, были погублены некоторые крупные государственные и партийные деятели.

В тюрьме тогда оказались многие ни в чем не повинные люди — светила медицинской науки и практики. Большинство из них были евреями. Государственный антисемитизм расцвел в ту пору махровым цветом, по слухам, всерьез обсуждались планы депортировать представителей этой национальности на Дальний Восток, как в свое время были депортированы многие ни в чем не повинные крымские татары, осетины, чеченцы, немцы.

Полновластие, которым наделены были первые секретари ЦК нашей партии, не давало возможности противостоять самодурству, жестокости и откровенным глупостям малообразованных и невежественных правителей. Как не вспомнить принятое в 1946 году постыдное постановление ЦК КПСС «О журналах «Звезда» и «Ленинград»» в отношении Ахматовой и Зощенко и о шельмовании других блистательных представителях русской интеллигенции — музыкантов, поэтов, писателей и ученых.

Реабилитация врачей, начавшаяся чуть ли не сразу после смерти Сталина, казалось бы, однозначно свидетельствовала о том, что от худших и подлейших методов своей деятельности правящая партия начала отказываться. Последовавшая через некоторое время «оттепель» тоже вселяла надежду на то, что все крайности строительства коммунизма в нашей стране остались позади. К сожалению, не всем надеждам суждено было сбыться.

Один из отцов «оттепели», Никита Хрущев, которому, конечно, народ должен был бы воздвигнуть памятник и за XX съезд, и за эту самую «оттепель», был, к сожалению, крайне непоследователен и непредсказуем в своей деятельности. Людям старшего поколения памятны разносы, которые устраивал Хрущев художникам и писателям уже в 60-е годы.

Я хорошо помню, как болезненно было воспринято и как пережито и мною, и всеми, кого я близко и хорошо знал, вторжение наших войск в Чехословакию. Примерно через год после этого я попал в Карловы Вары на лечение и на себе почувствовал, как враждебно относились ко всем нам, представителям СССР, жители Чехословакии — и врачи, и санитарки, и администраторы, и рабочие. В глаза и за глаза они называли нас оккупантами и не желали иметь с нами ничего общего. Это было очень больно и неприятно, но принималось как заслуженная и естественная реакция на подавление попыток демократизации и построения «социализма с человеческим лицом».

Все это было. Все это, конечно, не проходило незамеченным, но я не ставил себе задачи создать труд по истории или хотя бы написать исторический очерк. Мне хотелось просто поведать о том, как была прожита жизнь моя. Интересно ли это читать сегодня? Не мне судить. Отношения человека и истории давно изучены философами. А я, как и многие мои современники, историю своей страны проживал каждый день.

Переживая вместе с моими современниками важнейшие политические события и даже в некоторых из них косвенно принимая участие в силу характера доверяемых мне дел и порой позиций моих клиентов, я все же старался от политики дистанцироваться.

В детстве, как и все мои сверстники, воспитанные школой и пионерией, я был, конечно же, уверен, что дедушка Ленин — самый лучший из всех живших на земле людей, а сразу после него — товарищ Сталин. Я очень живо следил за всеми разворачивавшимися тогда на международной арене событиями, например за борьбой коммунистов в Испании, пламенно ненавидя фашистов.

Утром 22 июня я был на спектакле «Синяя птица» в Художественном театре. В спектакле играла наша родственница, в антракте я зашел к ней за кулисы, — она и сообщила мне о том, что Германия напала на Советский Союз. По радио выступал Молотов. Я вернулся домой чрезвычайно возбужденный и радостный. Еще бы, наконец-то мы им покажем! Я ворвался к родителям с криком: «Поздравляю, началась война!» — и получил оплеуху от отца. Только после этого до меня дошел трагизм ситуации. А ведь я был уверен, что «нам всё нипочем, бьем фашистов кирпичом»!