Книга Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев

В особое изумление был повергнут медицинский мир. К сожалению, он оказался бессильным объяснить что-либо. Врач писал в своем заключении: «Надобно думать, что провидение сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна». В медицинском же журнале по этому поводу говорилось: «Если бы случай, подобный этому, дошел до нас из истории, то мы приняли бы его за сказку».

Тем временем Кутузов, быстро оправившись от раны, принимает участие в штурме Очакова, начальствует над войсками, охранявшими турецкую и польскую границы, участвует в сражении за Гаджибей (с 1795 года — Одесса).

Осенью 1790 года он находится в составе войск, осаждающих крепость Измаил, борьба за которую приобрела исключительно важное значение. Вскоре в Петербурге стало известно, что решающая роль в овладении крепостью принадлежала колонне войск, которой командовал Кутузов. Все были чрезвычайно удивлены тем, что в самый критический момент, когда исход боя не был еще ясен, Суворов назначает Кутузова комендантом этой крепости. Когда после боя Кутузов обратился к Суворову с вопросом: «Что значило это назначение?», Суворов ответил: «Ничего! Голенищев-Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Голенищева-Кутузова. Если бы не взяли Измаил, Суворов умер бы под его стенами, и Голенищев-Кутузов тоже». «Он шел у меня на левом крыле, но был моей правой рукой», — напишет затем Суворов о Кутузове в Петербург.

Сам же Кутузов в письме Екатерине Ильиничне в Петербург о событиях измаильских сообщал: «…Я, слава богу, здоров и вчерась к тебе писал с Луценковым, что я не ранен и бог знает как. Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся. Вчерашний день до вечера я был очень весел, видя себя живого и такой страшный город в наших руках, а ввечеру приехал домой, как в пустыню. Иван Ст. и Глебов, которые у меня жили, убиты, кого в лагере не спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня облилось кровью, и залился слезами».

5 апреля 1791 года в Петербурге Екатерина Ильинична принимала поздравления по поводу присвоения ее мужу воинского звания генерал-поручика.

Затем были не менее ожесточенные бои при Бабадаге, о чем Г. А. Потемкин писал в Петербург: «…что касается до дела Бабадагского, то, не имея еще подробного о сем сражении рапорта, осмеливаюсь только просить о награждении командовавшего корпусом генерал-поручика Голенищева-Кутузова орденом Святого Александра». А несколько позже русская армия внезапно появилась под крепостью Мачин и овладела ею. Колонне Кутузова и в этом сражении принадлежала главенствующая роль. И новая реляция в Петербург, на сей раз от генерал-аншефа Н. П. Репнина: «Расторопность и сообразительность генерала Голенищева-Кутузова превосходят всякую мою похвалу…»

В 1792 году Кутузов командует «главной частью русских войск» — корпусом во второй польской войне (начавшейся по тем же причинам). И очередная реляция в Петербург от генерал-аншефа М. В. Каховского: «Сей генерал, находясь в команде моей… исполнял всегда порученное ему с таким усердием и ревностью, как долг того требует».

Небезынтересно отметить, что восторженные отзывы о Кутузове давали Долгоруков, Потемкин, Репнин, Суворов, Каховский — люди, часто не имевшие между собой согласия. Однако все они были удивительно единодушны в оценке выдающихся способностей этого генерала.

Екатерина II была довольна тем, что отзывы, получаемые царским двором о Кутузове, совпадали с ее собственным мнением о нем. Однако она видела в Кутузове не только отменного военачальника, но и высоко ценила его широкий ум, образованность, сдержанность, находчивость и такт. По-видимому, это и явилось основанием к появлению, казалось бы, совершенно неожиданного царского рескрипта, в котором говорилось о намерении отправить его «чрезвычайным и полномочным послом к Порте Оттоманской». Кутузов был вызван в столицу «для получения надлежащих наставлений». Осенью 1792 года Кутузов спешил в Петербург, заранее зная, что встреча с семьей будет нерадостной — Екатерина Ильинична сообщила ему прискорбную весть: умер от свирепствовавшей в тот год оспы их единственный сын Николай.

Но беда не приходит одна. По приезде в Петербург Кутузов получил еще одно печальное известие — о смерти Алексея Михайловича Кутузова.

Зиму 1792–1793 года Михаил Илларионович провел в столице. В ранге чрезвычайного и полномочного посла в Порте Оттоманской Кутузову предстояло выполнить сложные дипломатические поручения. Необходимо было вытеснить или, по крайней мере, уменьшить влияние Франции на Турцию и упрочить здесь положение России, обеспечить длительный мир между соседними государствами, проявляя «должную заботу о христианских народах Балкан, под игом варварским удрученных». Вместе с тем надлежало постоянно оценивать возможность новой воины с Турцией, поскольку определенные круги могли повлиять на султана, и «…представя ему силы турецкие во мнимой готовности, воспользоваться по личным видам своим первым случаем к разрыву с нами, маня его самолюбие надеждою возвратить области, оружием нашим завоеванные и многими договорами на вечные времена к империи нашей присоединенные», говорилось в инструкции послу.

Назначение боевого генерала на ответственный дипломатический пост вызвало немалые пересуды в столице. Видный дипломат В. П. Кочубей писал по этому поводу из Петербурга в Лондон посланнику С. Р. Воронцову: «Императрица вчера назначила генерал-лейтенанта Кутузова Михаила Ларионовича послом в Константинополь. Никто не ожидал подобного выбора, так как хотя человек он умный и храбрый генерал, но, однако, никогда его не видали использованным в делах политических».

Подготовка посольской миссии затянулась на четыре месяца. Часто бывая в Коллегии иностранных дел, в доме № 32 по Английской набережной,[109] Кутузов тщательно ознакомился с расстановкой политических сил, состоянием экономики, культурой, особенностями быта и обычаями народов Оттоманской империи. Столь же тщательно были изучены инструкции поведения посла при возникновении тех или иных ситуаций, определенные рескриптом Екатерины II и специальной секретной инструкцией «по делам политическим».

Были также изучены верительные грамоты для вручения их султану Селиму III и великому визирю, а также письмо к нему от вице-канцлера И. А. Остермана.

Немало хлопот доставил подбор членов посольской миссии, насчитывавшей 650 человек, и различных подарков: золотых и серебряных вещей, драгоценных камней, парчи, шелков и многого другого для подношений султану и его приближенным.

Особое внимание посла обращалось на необходимость строжайшего соблюдения установленного ритуала, однако не допуская при этом ни малейшего ущемления престижа Российской империи.

Деятельностью Кутузова-дипломата Петербург был доволен. Михаил Илларионович весьма быстро снискал расположение Селима III и его матери Валидэ, имевшей большое влияние на формирование внешней политики Турции. «…С султаном я в дружбе, то есть он при всяком случае допускает до меня похвалы и комплименты», — пишет Кутузов в Петербург. Доброжелательные отношения были установлены с великим визирем, с Капудан-пашой и другими высшими сановниками. Успех Кутузова в константинопольском обществе был несомненным. Его умение с достоинством и непринужденно держаться, изумительная способность быть внимательным, занять собеседника интересным разговором ценились очень высоко. Люди, знавшие Кутузова по его боевой деятельности, никак не могли поверить, что человек, «столь ужасный в баталиях, мог быть столь любезным в обществе».