Книга Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть третья - Вера Камша

– Ну, кому-то и табурет лошадь.

– А кому-то и Заль – генерал. В начале Двадцатилетней такие либо выжидали, чья возьмет, либо перебегали к тем, кто казался сильнейшим… Другое дело, что в твоем доме подлецов и подхалимов не жалуют. Ты вступился за того, кого обижала свинья с перевязью, даже не задаваясь вопросом, кого защищаешь. Для тебя в этой истории главным был Арамона, а любой, кому принимался вредить Свин, становился своим. Продолжайся так и дальше, твоему сыну или внуку могло бы прийти в голову, что Алису свергли рвущиеся к власти мерзавцы, а Борн с Окделлом погибли за честь и свободу.

– А дриксов с гаунау куда девать?

– Нашли бы, особенно если б появился новый Дидерих. Чем дальше, тем наверху скапливалось бы больше грязи, а те, кто с грязью несовместим, уходили бы. С обидой, разочарованием, злостью. Я часто представляю себе лестницу, по одной стороне которой, сжав зубы, спускаются приличные люди, а по второй поднимаются счастливые мерзавцы. Рано или поздно их наверху наберется столько, что за ними настоящего Талига будет уже не разглядеть.

– Слушай, поговори об этом с Ли! Конечно, если только…

– Арно, – потребовал Придд, – не смей даже думать, что с твоим братом что-то случилось. Будь так, мы бы, и ты первый, почувствовали.

– Мы в Гаезау, а Лионель кошки знают где!

– Расстояния ничего не меняют. В Васспарде и Багерлее меня и смерть моей крови разделяло лишь несколько стен, но была еще и Габриэла. Когда она утонула, с точностью до часа неизвестно, но в тот день и примерно в то время я запел. Второй раз после смерти Юстиниана.

– Ты?!

– Представь себе. И это при том, что родичи вечно поющих найери обычно молчаливы.

– А первый раз? Хотя чего я лезу!

– Лезь, мне хочется говорить. Первый раз был, когда мне по совету герцога Алва удалось обмануть гарнизон и стражу. Я подъезжал к роще, где мы с герцогом условились встретиться, и внезапно понял, что пою… Кажется, горники решили утра не дожидаться, так что, раздумав ложиться, мы угадали. Жаль, ты так и не растер ноги.

– Они не очень-то и болят, – без особой уверенности буркнул Арно и обернулся. Торопливо пробирающийся к ним со стороны маршальской палатки офицер ростом и походкой напоминал Сэц-Пуэна, каковым и оказался.

– Садитесь, – Валентин подвинулся, уступая место до предела вымотанному адъютанту. – Будете можжевеловую?

– Потом… – одноглазый капитан вздрогнул и вытер лоб. – Господин полковник, я должен… Должен довести до сведения высших офицеров, что маршал умер. Наверное, сердце… Корпус остался без командующего.

– Садитесь и пейте. – Валентин очень медленно открыл флягу. – Там ровно столько, столько вам сейчас требуется. Арно, тряхни адъютантской стариной, собери полковников. Начнешь с Ульриха-Бертольда, как с самого заслуженного. Кроме того, такая очередность позволит тебе у него не задерживаться.

– Это должен я, – запротестовал Сэц-Пуэн.

– Сидите. Арно…

– Я всё сделаю! – Савиньяк уже мчался к Кану. Завтра – метель и, очень похоже, что бой, а «корпус остался без командующего». Остался. Без. Командующего.

Глава 5

Гайифа. Трикала
400-й год К.С. 19–21-й день Осенних Молний

1

Осень рыдала изо всех сил, взбаламученные серые лужи ничего не могли отразить, мертвые листья липли к земле, от которой их не отодрал бы никакой ветер, только ветра не было, как и птиц. Непонятно с чего Карло пришло в голову, что мерзость завелась и принялась заживо жрать провинцию под синим летним небом, а сдохнет под дождем, причем очень скоро сдохнет!

Сквозь водяную завесу проступили долгожданные, стерегущие захваченный Фурисом постоялый двор пирамидальные тополя, а перед глазами Капраса совершенно не к месту встали их собратья у ворот, заботливо выкрашенных дорогой серебристой краской. Возле правого столба торчала одинокая мальва – на вершину длинного, в полтора человеческих роста, стебля присели две розовые бабочки. Совсем недавно у привратницкой были цветочные заросли, но осень и драка втоптали астры и сальвии в грязь. Заезжать в облюбованную смертью усадьбу новоявленному легату было в общем-то незачем, Карло и не собирался. И все же заехал.

– Началось здесь, – объяснил тогда Агас, – и кончилось тоже.

Обрушившиеся на Мирикию ливни не позволили бы поджечь даже солому, а убийцы торопились. Знай они, что Анастас – дезертир и подонок, может, и задержались бы, а так ни дом, ни достойный хоть бы и губернаторского хозяйства птичник даже не разграбили. Все было в полном порядке, лишь на покрывавшей аккуратную аллейку кирпичной крошке валялся сорванный вешателями с воротного столба изящный фонарь. Хозяйки любили свое именьице, похоже, больше им любить было некого.

Теперь женщины, чьих наследников еще предстояло разыскать, упокоились в ими же самими обсаженном цветами семейном склепе; парни легата, не предавшие ни Прибожественного, ни себя, легли на ближайшем кладбище, а сам Лидас в закрытом гробу ждал последнего императорского приказа. В новом партикулярном реестре сервиллионики получили наивысший разряд, и их посмертная судьба решалась в Паоне. Капрас надеялся, что лохматого гвардейца оставят там, где он погиб. Замысел маршала изрядно отдавал язычеством, но Карло твердо решил взять рыбомордую сволочь живьем и прилюдно вздернуть во время похорон.

Отправить дезертиров в Закат, а потом найти и выжечь разбойничьи гнезда стало для Капраса делом совести, но рухнувшая на голову прибожественность требовала немедленных и обязательных действий, в первую очередь – писанины. Рапорты в Паону на высочайшее имя и прибожественным кураторам провинций Карло с грехом пополам изобразил, как и тайное послание Баате. Оставались уведомления губернаторам и предназначенный для публичного зачтения рескрипт, но эту прелесть маршал решил перевалить на Фуриса. Кому, как не бывшему писарю, сообщить чинушам и обывателям о гибели Прибожественного сервиллионика, его последних распоряжениях и предательстве Анастаса? Ну и о согласии маршала Капраса принять на себя… нет, лучше не о согласии, а о готовности. Хотя готовность немедленных действий не подразумевает, а рыбину нужно выловить до получения ответа из Паоны, каким бы тот ни был!

Отделившийся от зеленовато-бурой изгороди патруль положил конец раздумьям, заодно малость приструнив засевшую в душе клыкастую ненавидящую тварь. Капрас кивнул мокрому, несмотря на кожаный плащ, сержанту и позволил рвущемуся в конюшню Солнышку ускорить шаг. У забора сержант заорал «Жаровня!», немного выждал и провозгласил «Перец!», на что изнутри ответили про горчицу и кардамон. Только после этого глухо стукнул запорный брус и створки ворот поползли в стороны. Сколь-нибудь серьезного врага трактирная фортификация бы не задержала, но резиденцию командующего теперь стерегли оставившие лишь узкий проход рогатки, а из глубины двора недвусмысленно таращились пушки. Лужа у ворот, само собой, была повержена, ливень пытался придать ей силы, но перед Фурисом пасовала даже осень. Дурацкая мысль вызвала улыбку, едва ли не первую за последние дни.