Книга О чем весь город говорит - Фэнни Флэгг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем ребята, мистер Куниц и сопровождающие матери смотрели парад по телевизору. Они приехали в такую даль, столько репетировали, и все напрасно. Школьный комитет прислал за ними другой автобус.
Когда музыканты вернулись домой, Мерл Уилер сказал Эрнсту Куницу:
– Что же это за люди такие? Как их земля-то носит? Неужто не понимали, какой это удар для детей?
Тотт Вутен вышла из автобуса злая как черт и сказала встречавшей ее Вербене:
– Представляешь, сперли все мои щипцы и бигуди, весь гель и лак.
Мэкки и Норма Уоррен тоже встречали автобус, чтобы помочь развезти по домам ребят, от убитого вида которых просто разрывалось сердце.
Вечером, уже в постели, Мэкки не сдержался:
– Твою мать! Ох, попадись мне эти мерзавцы! Убил бы голыми руками!
Конечно, автобуса, инструментов и костюмов жалко, но все это можно возместить, думал он. А вот как быть с детскими душами? Гадкий случай убил в них толику прежней веры в добрый мир. И этого уже не вернуть.
Разумеется, в преимущественно христианском городе лейтмотивом ближайшей воскресной службы стала молитва об отпущении греха: «Прости их, Отче, они не ведают, что творят». А вот Мэкки не простил. Он был уверен, что сволочь, угнавшая автобус, прекрасно сознавала, что творит. Молись не молись, но он бы свернул ей шею.
Сгрузив добычу в подвал заброшенного дома, где всегда хранили краденое, двое воров отогнали школьный автобус на другой конец города. Там его «раздели» и бросили на стоянке.
Когда они вернулись в подвал, мать одного из них и ее сожитель уже разобрались с одеждой: срезали пуговицы с форменных пиджаков и сорвали нашивки «Духовой оркестр Элмвуд-Спрингс».
Через неделю пуговицы, униформа, белые ботинки музыкантов и сапожки мажореток были проданы за двести долларов комиссионке в Секокасе.
Все барабаны, трубы, тромбоны, саксофоны, кларнеты и тубы, так дорого доставшиеся школьникам, оказались в ломбардах Нью-Джерси и Нью-Йорка. Хозяева понимали, что инструменты краденые. Но это их не заботило. Главное – выгодная сделка. Воров так и не поймали, и ловко провернутое дельце значительно повысило их авторитет в банде.
Года через три, когда в Ньюарке их стало припекать, они перебрались в Сан-Франциско, где у одного из них имелся кузен. В октябре 1989-го, в день открытия Мировой серии, они отправились на стадион «Кэндлстик-парк», но, конечно, не ради бейсбола. Через десяток минут со стоянки воры газанули на новеньком угнанном «феррари». Выбравшись на шоссе, они хлопнули друг друга по ладоням и заржали как ненормальные. Под рев магнитолы на бешеной скорости машина летела к автостраде Нимиц. И тут вдруг землетрясение так тряхнуло весь Залив, что дорожное покрытие поменялось местами с дорожной подушкой, сплющив «феррари» с его пассажирами в плоский блин.
Чтобы расчистить магистраль, пригнали большой автокран.
– Эх ты! – крякнул дорожный рабочий, гляди на останки красного «феррари», извлеченные из-под завала. – Смахивает на фрисби…
Владелец заявил об угоне машины. Через пару недель ему позвонили из полиции.
– Сэр, я по поводу вашей украденной машины, – сказал мужской голос.
– Да?
– Хочу сообщить, что мы ее нашли. Можете обращаться в страховую компанию.
– Машина повреждена?
– Да, сэр.
– А где она? Можно ее осмотреть?
– На вашем месте, сэр, я бы этого не делал. Смотреть, в общем-то, не на что.
– Ах так… Где вы ее нашли?
– На автостраде Нимиц. Подозреваемые выехали из города, но угодили в землетрясение, их накрыло мостом. Оба погибли мгновенно.
– Понятно. Их идентифицировали?
– Нет, сэр. Идентифицировать тоже некого, остались лишь две золотые цепочки.
– М-да… А как же теперь прижать их обвинением?
Полицейский, любитель черного юмора, хотел было сказать: «Их и без того хорошо прижало, сэр», но сдержался.
Растерзанный школьный автобус нашли через неделю после угона; в Ньюарке он стоял на пакгаузной парковке. С него сняли абсолютно все: двигатель, покрышки, магнитолу, сиденья. И кто-то черной краской разрисовал его бока.
В своей колонке «Балаболка Кэти» сообщила:
НОВЫЙ АВТОБУС, ИНСТРУМЕНТЫ И УНИФОРМА УЖЕ В ПУТИ
Городской совет извещает, что благодаря щедрому пожертвованию анонимного дарителя школьный оркестр получит автобус, инструменты и костюмы не позднее 15 января.
Все в городе, конечно, знали, что чек выписала Ханна Мари. Теперь она носила фамилию Винсент, но оставалась истинной Свенсен и дочерью своего отца.
Андер, достигший почтенного возраста, уже несколько лет как отошел от дел. Руководство фермой он передал Альберту Олсену, племяннику Беатрис. Молодой человек прошел школу Андера, и тот знал, что оставил ферму в надежных руках. Но время от времени туда наведывался – просто поздороваться.
Если Андер Свенсен был доволен новым управляющим, этого не скажешь о его зяте, которому приходилось исполнять распоряжения молокососа. Майкл считал, что именно он, как муж Ханны Мари, должен был встать у руля. Однако решил до поры до времени промолчать. По его прикидкам, терпеть осталось недолго. Как только старик окочурится и уйдет с дороги, все будет по-другому.
Приближался день рождения Элнер, и Норма спросила тетушку, что она хотела бы в подарок.
– Ой, милая, не надо ничего, – сказала Элнер. – Я стараюсь избавиться от того, что есть.
– Но чего-нибудь тебе хочется, тетя Элнер.
– Ничего.
– Ой, перестань… Ну вот представь: если б можно было получить все, что захочешь, что бы ты выбрала?
– Но я, ей-богу, ничего не хочу.
– Правда?
– Ну, будь я помоложе, я бы, наверное, попросила выводок котят. На свете нет ничего забавнее, чем котятки, когда играют. Они такие милые, у них такие лапки… до смерти зацеловала бы…
– Это понятно, но дело в том, что они вырастают в здоровенных противных кошек, которых никак не выгонишь. А кому нужна старая шелудивая кошка?
– Норма, они же не виноваты. Все стареют. А если б про нас так сказали? И потом, старая кошка все равно милая.
Как нарочно, на «Тихих лугах» говорили о том же самом. Тему подняла Люсиль Бимер:
– Миссис Белл, когда вы поняли, что состарились?
– Когда последний раз фотографировалась на водительские права – со страху я чуть не померла. Господи, думаю, откуда этот подслеповатый взгляд, эти брыли? Нет, лучше не видеть свое фото и не слышать свой голос на пленке. Я-то думала, я еще ого-го-го-го, – ан нет. Оказалось, старуха со старческим голосом. Все это подорвало мое высокое мнение о себе.
