Книга Космонавт №34. От лучины до пришельцев - Георгий Гречко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два снимка из той серии попали в американский аэрокосмический музей в Вашингтоне. Два из трех советских снимков на эту тему. Вот так, проявив непослушание, я принес пользу советской космонавтике. Ведь в том музее я представлял СССР!
Награждал нас в Кремле новый председатель Президиума Верховного Совета Андрей Андреевич Громыко. Опытнейший дипломат, он много лет был министром иностранных дел. А на новом посту был в 1985-м новичком. Перед награждением мы минут пятнадцать пообщались с Андреем Андреевичем. Он попросил нас проконсультировать, как проходят подобные торжественные церемонии. Так что нам довелось консультировать по важному политическому вопросу самого Громыко – всемирно известного железного канцлера. «Мистера „Нет“», как его называли западные дипломаты.
Негеройский поворот головы, непричесанный, небритый, и… такой иконостас
У меня было немало хороших учителей. Иногда и мне удавалось своим опытом помогать молодым коллегам. У нас так было принято. Когда возвращались на Землю экипажи, я каждого расспрашивал, что, как и почему. Поэтому в первом полете для меня по большому счету не было ничего неожиданного. Когда я возвращался, другим помогал. Иногда доводилось передавать свой опыт и прямо на орбите.
В третий полет я пошел, как говорят парашютисты, с «перворазниками». То есть с новичками, Сашей Волковым и Володей Васютиным. Мне было уже за пятьдесят, и когда я со своей комплекцией втягивался в кресло, они надо мной подшучивали. Я говорю: «Ничего, ребята, взлетим – и посмотрим, ху из кто».
И когда взлетели, я смотрю, мальчики мои притихли. «Вот сидите, говорю, и головами не вертите, а то затошнит. Поворачивайтесь всем корпусом». Они сидят, а я перешел в бытовой отсек и расконсервировал все устройства. Встал ногами на потолок, руки засунул под ремни какой-то мягкой укладки и уснул. В космосе так спать легче.
И Саша потом сказал: «Когда я посмотрел, как ты спишь на потолке – это дало мне столько, сколько не дает год подготовки». Потом он передавал другим то, чему научился у меня. А они – дальше, по цепочке. Так было.
А потом стали посылать в космос на МКС экипажи, в которых нет ни одного уже слетавшего космонавта. Зачем прервали преемственность – мне непонятно. Я не думаю, что это повышает качество работы в полете.
В третьем полете работы у нас было невероятно много. И вы представьте себе: станция Салют-7. Четверо мужчин трудятся без передышки, в колоссальном напряжении. По всему видно, что им нужна помощь. А пятый отдыхает и даже не предлагает помочь… Четверка – это Савиных, Джанибеков, Волков и я. А пятый – Володя Васютин, который оказался больным. Когда на карту был поставлен его полет, он скрыл от врачей свою болезнь и вот теперь на орбитальной станции оказался бесполезным. Вдруг я услышал странные позывные – какой-то писк. Бросился проверять – все ли в порядке с нашей радиосвязью? А это Володя увлекся электронной игрой «Ну, погоди!», в которой нужно ловко нажимать на кнопочки, чтобы Волк ловил зайца. Мы привезли эту игру для Виктора Савиных, который работал на орбите уже второй срок.
Во время ужина я вслух порассуждал, что надо бы изменить порядок приема в космонавты. Я бы сделал так. Приходит кандидат на экзамен, а ему говорят: комиссия будет через два часа. Подождите, располагайтесь на диване. Возле дивана – столик. Там и журналы, и книжки интересные, и электронные игры. А рядом какие-то люди работают в поте лица. Так вот того, кто сразу начнет помогать тем, кто работает, я бы без экзамена брал в отряд космонавтов! Саша Волков сразу все понял, после ужина мне подмигнул: «Тебе помочь?»
Когда главный конструктор Глушко ехал на встречу с нами, он в машине по радио услышал, что Васютину (который по болезни досрочно вернулся на Землю, сорвав программу) присвоено звание героя Советского Союза. Без представления главного конструктора! Стараниями военного руководства, которому честь мундира не позволяла стерпеть, что гражданским дадут звезду, а офицеру – нет. Глушко развернул машину и не поехал на встречу.
А недавно сын Саши Волкова и сын Юры Романенко тоже стали летчиками-космонавтами. Я очень рад за них. Хорошо, что профессия космонавта становится семейной традицией. Чем больше будет таких «звездных» династий, тем лучше.
В космосе нет справочников, а в мое время интернета тоже не было. И нет других контактов с научным сообществом, кроме как на сеансах связи.
Когда ученые составляют программу полета, они еще не знают космонавт Иванов, Петров или Сидоров полетит. Ученый приходит: «Вот у меня потрясающей важности научный эксперимент». «Какая длительность?» «Три часа». «Извините, но трех часов на это нет в режиме». «Постойте, думаю, можно сделать за полтора». «Ну, тогда давайте». Вставляют в программу. А все равно же три часа на него в космосе уходит. И обед полетел и сон. Кто-то мог так: полтора часа отработал, пришло время обеда – конец. А я тянул, тянул и тянул лямку. Азарт исследователя захлестывал. Но разве я сумел бы работать эффективно, если бы мне не помогали на Земле?
А помогал мне Станислав Андреевич Савченко. Как-то одна бабушка сказала: «Умных сейчас мало, все больше ученые». Савченко был самым умным. Он являлся постановщиком многих астрофизических и геофизических программ, и мы друг друга понимали с полуслова. Станислав помогал мне выверять направление моей научной работы в космосе. Чтобы я не повторял чьи-то уже проведенные исследования, а открывал что-то новое.
Один мой коллега, боявшийся плагиата, ото всех скрывал свои исследования на орбите. Ни слова не говорил ЦУПу. А потом вернулся, написал диссертацию и оказалось, что добрая половина из установленных им фактов уже давно известна науке… У меня от Станислава Савченко научных секретов не было.
Для меня самое интересное в космосе – то новое, что до тебя никто не видел, а следовательно, нечто непознанное и непонятное. Хорошо, что на Земле находился Савченко. Я ему говорил, что именно наблюдаю, а он мне утром сообщал: это и это известно, а вот то – новое, нужно продолжать наблюдения.
Мне удалось найти тонкую слоистую структуру атмосферы. Упрощая, можно сказать так: до меня считалось, что атмосфера, как песочное пирожное, состоит из двух-трех «толстых» слоев. Я же в полете наблюдал за заходящими Солнцем, Луной, звездами. Замечал связанные с заходом явления, раскладывал по полочкам и доказал, что атмосфера как торт «Наполеон», состоит из многих тонких слоев.
С орбиты я сообщил, что озоновая дыра над Антарктидой не результат антропогенного воздействия, как это утверждали некоторые ученые. А природное явление, которое существовало до человечества, и будет существовать после. Лет через двадцать мои выводы были подтверждены.
И на этой основе США отказались подписать «Киотский протокол» ценой в миллиарды долларов.
