Книга Эмиль Гилельс. За гранью мифа - Григорий Гордон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эхо гилельсовских «побед» докатилось и до Москвы — где в печать, как было заведено, практически не просачивалась информация из-за границы. Но чувство «превосходства» — наш! — трудно было сдержать, а значит, — «нужно». По этой причине газеты иногда проговаривались. Недаром Михаил Ботвинник послал Гилельсу короткое письмо:
Многоуважаемый Эмиль Григорьевич!
…Радуюсь Вашему триумфу в Италии — давно являюсь Вашим верным и неизменным поклонником.
С приветом. —
Другое посещение Италии Гилельсом — в 1959 году — запечатлено на страницах книги Юрия Волкова «Песни, опера, певцы Италии».
«На концерт советского пианиста, — пишет Волков, — пришли виднейшие представители музыкального мира итальянской столицы… Гилельс днем, пока мы гуляли по городу, по-особому приглядывался ко всему, что попадало в поле его зрения. Чем-то заинтересовала его старая церквушка. Постоял, посмотрел и молча отошел. Потом долго бродил среди развалин римского Форума. Остановился посреди древней улочки, вымощенной массивными каменными плитами…
Когда в заключение концерта Гилельс исполнял фрагменты из балета Стравинского „Петрушка“, публика как один человек поднялась со своих мест и стоя приветствовала артиста.
За кулисы к Эмилю Григорьевичу пришли Карло Цекки, Пьетро Ардженто, профессор Гвидо Агости, художники, артисты, студенты…
В Триесте… концерт был назначен на воскресенье. День не самый удобный… но, тем не менее, огромный зал оказался переполненным. Люди стояли в боковых проходах партера и балкона. Было очень много молодежи… Гилельс три раза бисировал и еще пять раз выходил к публике уже после того, как опускался занавес и в зале гасили дополнительный свет. На улице у выхода толпился народ. Окружили плотным кольцом. И не выпускали, пока каждому не достался автограф…»
Внимательный читатель, конечно, для себя отметил промелькнувшее имя Карло Цекки — знаменитого пианиста и дирижера. Между ним и Гилельсом установились, как говорится, короткие отношения: так обращаться к Гилельсу, как это делает Цекки в своем письме, может только близкий друг.
Воскресенье 25 апреля 1971
Мой дорогой Эмиль!
Незабываемы те несколько часов, когда я мог наслаждаться великим искусством! (выделено К. Цекки. — Г. Г.) Я горжусь Твоей дружбой и хочу всегда быть достойным Твоего уважения.
Твое прекрасное искусство доставляет истинное удовольствие всему музыкальному миру! Ты достиг высочайших вершин.
Желаю дальнейших больших успехов.
Конечно, при беспокойной «непоседливой» жизни Гилельса и самого Цекки непросто было «пересечься» и встретиться, но это не помешало искренности и теплоте отношений, сохранившихся до последних дней великого итальянца.
В 1980 году Италия отметила Эмиля Гилельса, избрав его почетным академиком римской академии «Санта Чечиллия». Это высокое отличие.
1952 год. Англия.
Находившийся там вместе с Гилельсом Дмитрий Кабалевский не раз — на протяжении многих лет — вспоминал эту поездку, все ее перипетии. Не боясь показаться навязчивым, переписываю три его свидетельства; они отличаются друг от друга кое в каких деталях, как бывает, когда между рассказами проходит много времени. Но именно эти «несовпадения» придают своду воспоминаний Кабалевского необычайную живость.
«Мне приходилось наблюдать его [Гилельса] подчас в очень сложных обстоятельствах. Я был свидетелем того, как после чрезвычайно тяжелого трехдневного перелета (с вынужденными ночевками в пути) из Москвы в Лондон, Гилельс прямо с аэродрома был доставлен на машине в концертный зал „Фестиваль-холл“, где уже более часа несколько тысяч лондонцев ожидали начала концерта прославленного, но незнакомого еще им пианиста. Гилельс был первым советским пианистом в Англии. Он понимал всю ответственность своего выступления. Но отменить концерт было невозможно — он уже был перенесен два раза. Все, что Гилельс произнес перед началом концерта, была скромная просьба: „Чашку крепкого черного кофе“. Узнав, что Гилельс приехал, публика неистовствовала, заранее награждая его оглушительной овацией. Я никогда не забуду лица Гилельса, когда он выходил на эстраду: оно было совершенно спокойным, но мне показалось, что именно в этом спокойствии сконцентрированы были все мужество, вся воля, все мастерство и весь опыт, все понимание того, что не только себя, а всю советскую музыку представляет он сейчас в чужой стране. Он знал, что должен победить… Смолкли громовые аплодисменты. Несколько секунд напряженнейшей тишины — и прозвучала первая, полная страсти и гнева фраза бетховенской „Аппассионаты“… В этот вечер победил не только Гилельс. С ним победила вся наша музыкальная культура».
Второй «вариант». «…На аэродроме нас встретили взволнованные руководители Общества англо-советской дружбы — организаторы нашей поездки: „Зал полон! Публика не хочет расходиться — концерт переносится два дня подряд! Умоляем — поедемте туда!..“
Я был руководителем нашей группы, но мог ли я просить Эмиля Гилельса и Игоря Безродного играть перед публикой так вот, прямо с самолета, после нескольких суток, проведенных почти без сна и пищи, после нескольких суток, в течение которых оба они не притрагивались к инструментам?..
…И вот начался этот невероятный концерт. Два музыканта: один — уже всемирно прославленный мастер, другой, в сущности, только еще начинает свою артистическую жизнь. Оба выступают в Англии впервые. И при каких обстоятельствах!
Игорь даже не скрывал своего волнения…
Гилельс был внешне спокоен, но никогда я не видел его лица таким, как в ту минуту, когда он извлек из рояля первые, беспредельной глубины и сосредоточенности, звуки бетховенской „Аппассионаты“. Его лицо было белым и могло показаться злым. Но это была, конечно, не злость — это было предельное напряжение всех внутренних сил, огромное напряжение воли. Это было мужество!
Да, воля и мужество! Слова эти не встречаются в концертных рецензиях. Но сейчас я не могу обойтись без них. Мужество и воля — это часть мастерства. И в тот день я отчетливо увидел, в какой высокой степени этими качествами обладают наши музыканты — и зрелые, и совсем юные. Быть может, в этом секрет побед, которые они одерживают зачастую в безмерно трудных условиях?
На следующий день газеты восторженно отозвались об искусстве советских музыкантов, подчеркнув особую трудность обстановки, в какой проходил концерт. „С самолета — в концертный зал“. „Голодные русские на эстраде“ — разные были заголовки…»
И последняя, третья версия. «Мы… летели в Лондон на серию концертов, организованных только что созданным тогда Обществом англо-советской дружбы. Летели четверо суток. Над всей Европой — туман, мы совершаем одну за другой вынужденные посадки, почти не спим все эти дни, кое-как питаемся. И когда, наконец, самолет приземлился в лондонском аэропорту, нас встретили у трапа растерянные устроители гастролей с сообщением, что зал полон, концерт откладывался трижды и, сделай они это в четвертый раз, произойдет катастрофа для Общества дружбы.
