Книга Казаки. Между Гитлером и Сталиным - Петр Крикунов

Во время германского летнего наступления 1942 года антисоветски настроенные группы казаков лишний раз доказали, что не зря немцы так высоко их поставили в своих расовых разработках. При больших и малых штабах действующей армии находились так называемые казачьи добровольные советники, которые оказали немцам неоценимую помощь. «Ничего подобного немцы нигде не встречали, — вспоминает непосредственный участник событий П.Н. Донсков, — такой сноровкой и широтой военных познаний не обладал в своей массе ни один народ»[239]. Почти из каждой станицы навстречу немецким частям выходили казаки и старались помочь: кто вброд переведет, кто партизанский склад оружия покажет, кто дорогу, а кто и хлеб-соль поднесет. Немцы не забыли своих неожиданных союзников и сразу же после занятия большей части казачьих территорий обратились к их жителям со специальным, весьма многообещающим воззванием: «Казаки Дона, Кубани, Терека, Урала! Где Ваши отцы и старшие братья? Кто овладел вашими станицами? Кто отнял у вас ваши Земли, хутора, коней, шашки и вместе с тем вашу казачью честь? Все это сделали жиды и коммунисты! Славная, непобедимая Германская Армия вернет вам ваши казачьи земли, ваш быт и ваши лихие казачьи песни. Германское правительство гарантирует всем принявшим участие в освобождении с оружием в руках, что будут уничтожены колхозы. Казаки Дона, Кубани, Терека, Урала, пробил великий час освобождения! Кто находится в тылу, организуйте партизанские отряды, чтобы бить врага сзади, кто находится на фронте, поворачивай коня и бей вместе с нами смертельных врагов Казачества — жидов и коммунистов!»[240].

Пожалуй, одной из главных причин такого восторженного приема со стороны определенной части казачьего населения было то, что немцы сразу же по пришествии на казачьи земли начали проводить, по крайней мере внешне, довольно лояльную политику по отношению к ним. «Военные комендатуры, — отмечает в своих воспоминаниях казак В.С. Дудников, — предложили казачьему населению избрать атаманов и возродить атаманское правление, открыть церкви. Это был гром среди ясного неба и радость среди раздавленного большевистским геноцидом казачества»[241]. На местах повсюду прошли выборы станичных, а кое- где — окружных атаманов, которые, правда, в большинстве случаев не обладали реальной властью и полностью контролировались офицерами немецкой разведки. Так, на Дону первый официальный станичный атаман был выбран в станице Елизаветинской. По результатам общего собрания им стал репрессированный при советской власти — некто Куролимов. Во многих местах проводилась регистрация казачьего населения.

Необходимо отметить, что выборы мнимых атаманов так и остались, пожалуй, единственной из вновь обретенных казаками привилегий. Эти праздничные дни обставлялись очень торжественно, ведь именно во время выборной церемонии простые казаки должны были снова почувствовать себя сильными и независимыми «детьми свободы». До нас дошло описание одного из таких торжественных дней — выборы атамана в станице Синявской Ростовской области: «Хутор Синявка, Ростовского округа, в торжественной обстановке был переименован в станицу Синявскую. Его населению присвоены все вытекающие отсюда права и привилегии… Выборы станичного атамана производились по старинным казачьим традициям закрытой баллотировкой, в которой участвовали выборные от десятидворок казаки-станичники. Из шести кандидатов в станичные атаманы избран большинством голосов казак Потапов Ефим Иванович, бывший до этого станичным старостой… После сбора все присутствовавшие были приглашены отведать казачьего хлеба-соли. За столом провозглашались тосты и приветствия. Первый тост был предложен за освободительниц Дона — Германскую Армию и ее гениального вождя Адольфа Гитлера, за Тихий Дон и его бывшего войскового атамана П.Н. Краснова, за генерал- майора Кителя (комендант Ростова-на-Дону. — П.К.), за Штаб Войска Донского и его начальника полковника С.В. Павлова»[242].

В крупных городах и станицах действовали некоторые подобия казачьих правительств (об их деятельности речь пойдет дальше). Во многих городах начали издавать и расклеивать на улицах газеты: в Таганроге — «Новое слово», в Ростове — «Голос Ростова», в Каменске — «Казачьи думы», в Миллерове — «Освобождение», в Морозовске — «Морозовские известия», в Пятигорске — «Пятигорское эхо», в Краснодаре — «Кубань». Большинство из них выходили довольно большими тиражами — по 5—10 тысяч экземпляров, а таганрогское «Новое слово» печаталось общим тиражом в 66 тысяч экземпляров, и тираж планировалось еще увеличить. Ко всему прочему, во многие города и населенные пункты доставлялись казачьи газеты из Европы. «Из Новочеркасска и Ростова сообщают наши корреспонденты, что там „Казачий вестник“ (он издавался в Праге. — П.К.) расклеивается на главных площадях для более широкого ознакомления с ним Казачьего населения, которое в тысячах толпится около „Казачьего вестника“ и с жадностью читает его строки»[243].

Естественно, подобные пропагандистские действия привлекли многих казаков, которым в какой-то момент даже стало казаться, что пришел, наконец, «счастливый» момент восстановления «казачьей вольности». Благодаря такой, исключительно внешне лояльной, оккупационной политике немцев на Дону, Кубани и Тереке казаки чувствовали себя с каждым днем все более вольготно, и у них даже начали появляться иллюзии о том, что они постепенно становятся независимыми от новых властей, роль которых заключается лишь в том, чтобы освободить казаков от большевистского ига и помочь им снова встать на ноги. Для этого времени были характерны такие взаимоотношения между лидерами казачьего движения и представителями германских оккупационных властей: «Извольте объяснить вашим служащим, что они находятся на земле войска Донского… Вы должны все, начиная с вас, г-н Тикерпу, усвоить, что на нашей земле вы явление случайное, обусловленное только пребыванием иностранцев, временно оккупировавших Дон»[244], — из разговора между П.Н. Донсковым и бургомистром Ростова-на-Дону господином Тикерпу. Вполне возможно, что Донсков немного преувеличивает степень жесткости и ультимативности разговора, но то, что казаки (особенно это касается тех, кто сразу же включился в активную «политическую» жизнь) в начале оккупации чувствовали себя почти хозяевами своей земли, сомневаться не приходится.

К сожалению, практически невозможно точно воспроизвести картину жизни простых казаков на оккупированных казачьих территориях. Все сведения, относящиеся к этому периоду, крайне недостоверны и противоречивы. В воспоминаниях казаков, пострадавших от советской власти и ждавших прихода немецких «освободителей», почти всегда можно найти положительные свидетельства: «Первое впечатление от немцев, — пишет в своих пространных воспоминаниях об оккупационном режиме на Кубани казак А. Сукало, после войны обосновавшийся в Кливленде, — осталось прекрасное: подтянутость солдат, добротность обмундирования, безукоризненная дисциплина, уважение к чужой собственности и вежливое отношение офицерского состава к населению… Более чем шестимесячное пребывание в нашей станице оккупантов не ознаменовалось ни одним фактом грабежа или насилия. Наоборот, когда проходившая через станицу одна румынская часть ограбила нашу колхозную пасеку, то немцами была организована погоня за грабителями. Воры были пойманы, мед отобран и возвращен колхозу, а виновные были достойным образом наказаны»[245]. Можно привести еще несколько похожих свидетельств: «В станице было тихо, — вспоминает упоминавшийся выше кубанский казак И.В., — спокойно. Немцы не делали никаких злоупотреблений вплоть до эвакуации»[246]; «На занятой территории немцы, — утверждает еще один казак, после войны оказавшийся на Западе, — образовали местную власть и полицию, стараясь сразу нормализовать жизнь»[247]. Подобными панегириками пестрят воспоминания практически всех казаков, уцелевших после войны и оказавшихся за границей.