Книга Начало охоты, или Ловушка для Шеринга - Фридрих Незнанский

Егор закурил и посмотрел сквозь облако дыма на металлический кейс, стоящий у кресла. Вмятин от пуль на нем уже не было — спасибо ребятам из технического отдела.

Егор протянул руку и легонько похлопал кейс по металлическому боку, как старого друга.

Затем откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Через несколько минут он почти задремал, но тут в дверь постучали. Кремнев открыл глаза, поднялся с кресла и прошел к двери.

Открывать Егор не спешил. Он встал сбоку от двери и прижался спиной к стене. В руке его, откуда ни возьмись, появился небольшой карманный пистолет.

— Кто там? — спросил Егор по-французски.

— Это коридорный, — отозвался из-за двери молодой голос. — Извините, месье Кремнев, вам просили передать записку!

Егор, держа пистолет наготове, повернул ручку замка, слегка приоткрыл дверь, но, увидев в щель робкое лицо коридорного, позволил себе расслабиться.

— От кого записка? — поинтересовался Кремнев, принимая сложенный вдвое листок.

— От какой-то женщины. Она не назвала своего имени.

— Хорошо. Спасибо.

Закрыв за коридорным дверь, Егор развернул записку. На листке знакомым беглым почерком было написано несколько строк. Егор пробежал по ним взглядом. Его лицо за эту пару секунд сменило растерянное выражение на недоверчивое, а недоверчивое — на счастливое. В записке было написано следующее:

«Егор, привет! Я только что прилетела в Париж. Хотела уволиться, но полковник Уколов уговорил меня подождать с увольнением месяц. В вашей «конторе», как всегда, не хватает хороших психологов. А я, насколько ты помнишь (говорю это, скромно потупив глаза), психолог первоклассный!

Хотела тебе позвонить, но атмосфера Парижа так действует на человека, что все его поступки — даже самые элементарные — окрашиваются в романтические цвета. А письмо намного романтичнее простого телефонного звонка, правда?

Егор, после тех ужасов, что мы пережили, я довольно долго не могла прийти в себя. От тебя вестей не было, и я совсем было приуныла. Но потом все-таки решила взять себя в руки. Ресурсы человека неисчерпаемы, мы сами себя не знаем. Вот и я оказалась гораздо сильнее, чем думала. Помнишь, что говорил по этому поводу Ницше? «То, что нас не убивает, делает нас сильнее!»

Так что сейчас с тобой говорит не та Маша, которую ты знал, а сильная, прошедшая через огонь и воду женщина, которая не боится ничего.

Егор, я много думала о наших с тобой отношениях и в конце концов решила, что нам нужно в этих отношениях кое-что изменить. К чему скрывать, я люблю тебя. Люблю, и всегда любила. Впрочем, ты и сам это знаешь.

Я не очень уверена в твоих чувствах, но меня это не пугает. Думаю, ты и сам еще в себе не разобрался. Возможно, мое признание заставит тебя взглянуть на многие вещи иначе.

Это главное, что я хотела тебе сказать. Остальное — при встрече. На улице Риволи есть ресторанчик с простым, забавным и трогательным названием «Мужчина и женщина». Сегодня в девять часов вечера я буду там. Если ты любишь меня (видишь, какая я стала откровенная) — приходи. Если нет… Что ж, значит, я написала это письмо зря.

Если решишь купить цветы, купи фиалки. Не знаю почему, но я очень люблю эти цветы. Да, и оденься поприличнее. Даже если ты придешь в ресторан, чтобы наговорить мне гадостей (а ты Из тех мужчин, которые не лезут за словом в карман и говорят без обиняков, по сути), я все равно хочу, чтобы ты выглядел красавцем.

Считай это моим глупым капризом.

Вот, пожалуй, и все. Только не звони мне. Все, что ты хочешь мне сказать, скажи глаза в глаза.

Твоя Мария».

Кремнев перевел взгляд на подпись под запиской и улыбнулся. Затем сложил записку, взглянул на себя в зеркало и вдруг весело подмигнул своему отражению.

— Фиалки! — весело проговорил он. — Нужно успеть раздобыть фиалки!

* * *

На улице стемнело. Кремнев, с букетом фиалок в руке, перебежал через улицу, лавируя между автомобилями, и бодрой походкой подошел к двери маленького ресторанчика.

Он был одет в дорогой костюм и похож на молодого преуспевающего бизнесмена. Весь его вид говорил о внутренней собранности и волнении.

Посетителей в зале было немного: человек шесть-семь. Кремнев занял свободный столик, затем подозвал официанта и попросил его поставить фиалки в вазу.

Откинувшись на спинку стула, он достал сигареты и закурил. Погруженный в свои мысли, Кремнев не заметил, как чья-то рука повесила на дверь табличку с надписью по-французски: «Ресторан закрыт».

Официант поставил на стол вазу с фиалками и положил перед Егором меню, а сам замер рядом. Рука у официанта была холеная, ухоженная, и Егор усмехнулся. В Париже даже у официантов руки, как у особ царской крови.

Кремнев медленно переворачивал страницы меню, читая список блюд. Изысканные названия блюд Егору абсолютно ни о чем не говорили. Как обычно бывало в таких ситуациях, он немного растерялся.

— Э-э… — Кремнев на секунду задумался, вспоминая нужные французские слова и сказал: — Могу я заказать яичницу и к ней немного…

Внезапно Егор осекся. Его взгляд наткнулся на знакомое название — «Casque dior». Что же это значило?.. Что-то такое вертелось на языке, но вот что?

И вдруг Кремнев вспомнил. А вспомнив, улыбнулся.

— Вы знаете, не нужно яичницу, — сказал он. — Давайте вот это — «Casque dior». «Золотую каску»!

Официант забрал меню и, склонившись к Егору, тихо проговорил:

— Правильный выбор, месье. Прожить жизнь и не попробовать «Золотую каску» — это серьезное упущение.

— Да. Возможно, — кивнул Егор.

Его вдруг охватило странное волнение. Но отчего?

— Это очень сложное блюдо, — продолжил официант. И вдруг добавил по-русски: — Только кто же ест сложные блюда после текилы?

Кремнев вздрогнул. Он поднял голову и на короткий миг в его глазах промелькнули изумление и растерянность. В смокинге официанта перед ним стоял Шеринг.

Не было ничего удивительного в том, что Егор не узнал его сразу. На носу у Шеринга сидели очки в толстой темной оправе с сильными стеклами, а под носом темнели усы.

— Ты! — выдохнул Егор.

Шеринг улыбнулся.

— Кстати, фиалки — только с виду нежные. А так — это самые стойкие и живучие цветы в мире.

Шеринг сел напротив Егора.

— Фиалки могут долго обходиться без воды, — добавил он и снял очки.

— Но…

— Секунду. — Шеринг зажмурил уставшие Глаза и потер пальцами переносицу. Затем снова открыл глаза и с улыбкой проговорил:

— Оказывается, быть очкариком очень тяжело.

Он взглянул на Кремнева теплым, приветливым взглядом, как на родственника, которого давно не видел и по которому страшно соскучился.