Книга Лютер - Гвидо Дикман

Охота была закончена.

Через несколько месяцев после коронации императора Карла в Аахене Алеандр с папскими депешами отправился в Майнц, чтобы встретиться с архиепископом Альбрехтом. Он втайне надеялся, что Альбрехт, который потерпел большие убытки из-за этого проклятого спора об отпущении грехов, поддержит его планы. Но уже вскоре после прибытия Алеандру пришлось убедиться в том, что епископ относится к нему крайне сдержанно и вовсе не собирается отстаивать его позицию на Майнцском соборном капитуле.

— Если Святейший Отец уполномочил вас совершать определенные шаги, направленные против еретика, я не собираюсь вам в том препятствовать, — заявил епископ Альбрехт с нотками отчуждения в голосе. — Но только не надо думать, что в вашей власти сжигать идеи!

Они стояли у стрельчатого окна во дворце епископа и, чуть наклонившись вперед, смотрели на площадь перед собором. Уже совсем стемнело, но ясный свет луны окружал очертания огромного собора серебристым сиянием, столь же ярким, как свет факелов, которые держали в руках монахи, выстроившиеся на ступенях лестницы молчаливой вереницей.

В этом холодном городе все кажется другим, подумал Алеандр. Все выглядит гораздо мрачнее, и даже лунный свет кажется чужим и призрачным, словно это совсем другой свет, не тот, что светит в окна папской резиденции. Нахмурившись, он наблюдал, как череда доминиканцев выходит из высокого каменного здания, в котором обыкновенно заседают члены Майнцского соборного капитула. Следом за ними шли толпы слуг в залатанных камзолах и пестрых штанах до колен. Они несли на спине вязанки дров, которые сваливали в нескольких шагах от ступеней собора и тщательно складывали из них высокий костер. Другие обмазывали поленья смолой и подсовывали между ними хворост. На площадь постепенно стекались люди, чтобы посмотреть, как складывают костер, и их становилось все больше и больше. В свете факелов лица мужчин и женщин казались бледными и серьезными. В воздухе витала какая-то враждебность.

— Народ не больно-то жалует представления такого рода, — подтвердил опасения Алеандра епископ Альбрехт. — Несколько лет назад доминиканцы уже попытались сжечь сочинения Иоганна Рейхлина. — Он вытянул вперед украшенную драгоценными камнями руку, указывая на быстро растущую кучу хвороста. — Вон там, точно на том же месте, они когда-то уже сооружали костер. Ну и что из этого вышло?

— А что вышло?

Епископ Альбрехт убрал руку и презрительно щелкнул пальцами.

— Да ничего! У гуманиста нашлись влиятельные заступники, которые заставили доминиканцев умерить свой пыл. Выяснилось, что их приор, некий Хоогстратен, одновременно выступал и в качестве обвинителя, и в качестве судьи. Вам эта история ничего не напоминает?

— Нет, — возразил Алеандр. — Похоже, вы путаете божий дар с яичницей, епископ! Ведь, насколько я знаю, книги Рейхнина не сгорели ярким пламенем только потому, что он обратился к самому Папе, и тогдашний архиепископ в последнюю минуту остановил процессию доминиканцев. Сегодня речь идет совсем о другом. Папа издал буллу против заблуждений Лютера и уполномочил меня исполнить его волю. Вы ведь не станете препятствовать мне в этом? Или все же станете?

Епископ Альбрехт шумно вздохнул. Его толстые щеки задрожали от возмущения, и он отвернулся от окна. Резким голосом он приказал своему слуге подавать наконец-то ужин. Упоминание о яичнице пробудило в нем голод. Парочка зажаренных в кипящем масле свиных окороков несомненно поможет ему справиться с раздражением, которое вызывал у него этот самодовольный вертопрах. Для выскочек такого рода самая лучшая проверка — столкнуть их нос к носу с буйством простого народа. Что ж, пусть этот римлянин на своей шкуре узнает, что значит будить медведя в его берлоге.

Алеандр отказался составить епископу компанию за ужином. Он сделал это с тяжелым сердцем, и то лишь потому, что не в силах был больше выносить его общество. С самого утра у Алеандра маковой росинки во рту не было, и его желудок напоминал ему об этом упущении громким урчанием. Но папский легат не снисходил до человеческих слабостей. В этот час надлежало думать о вещах куда более важных, нежели вино и жаркое.

Он поспешно пересек зал, пройдя мимо молодой девушки со светлыми локонами и в небрежно зашнурованном корсаже, которая, держа в руках серебряный поднос с кушаньями, испуганно на него посмотрела.

По широкой лестнице Алеандр спустился в тесный двор, усыпанный соломой. Он весь был заставлен тележными колесами и мешками с зерном, всюду были навалены бычьи шкуры. Несколько стражников в тяжелых шлемах вели неспешную беседу возле едва тлеющего костра.

— Не вы ли те самые лучники, которых епископ назначил мне для охраны? — строго спросил Алеандр.

Стражники неохотно закивали.

— Палач ожидает вас возле южного крыла собора, — сказал огромный детина, указывая подбородком на видневшиеся невдалеке башни.

Алеандр посмотрел туда, и вдруг его обуял неодолимый страх. Но он прекрасно понимал, что деваться ему некуда. Где-то неподалеку раздались непристойные вопли. Разъяренные голоса честили на чем свет стоит проклятых монахов, затевавших что-то на площади перед собором. Лучники епископа с ухмылкой переглянулись. Один из них принялся изображать монаха-доминиканца: он засунул под камзол пустой мешок и начал с притворно-благостным видом вперевалку вышагивать по булыжникам на потеху своим товарищам. Было не совсем ясно, на чьей стороне эти солдаты: то ли они поддерживают бунтующих крикунов, то ли их просто позабавили грубые выкрики. Наконец они поднялись, и, перекинув за спину колчаны, взяли свои луки.

— Следуйте за мной, — недовольным голосом приказал Алеандр.

Здесь никто не испытывал перед ним страха, и это вызывало у него тревогу. Бесстрашные люди, если их привести в ярость, действуют вопреки всем доводам рассудка.

Приближаясь к воротам, Алеандр невольно расправил плечи. Он сам отодвинул тяжелый засов и вышел на площадь. От того, что он там увидел, кровь застыла у него в жилах. Перед собором собрались сотни горожан. Молодые парни и старики, разодетые в пух и прах богачи и женщины в накидках и расшитых чепцах. В гневе вскидывали они вверх руки, грозили кулаками, потрясали палками и дубинами.

Алеандр сразу понял, на что направлен гнев толпы. Доминиканцы положили на кучу хвороста несколько книг в кожаном переплете и дюжину свитков пергамента. Точно так, как им было приказано.

Алеандр на минуту прикрыл глаза, чтобы вознести к небесам молитву. Час пробил. Он подошел к куче хвороста, где тем временем появился и майнцский палач, мускулистый верзила с оголенными руками, лицо его было закрыто черной маской. Лучники размеренным шагом двигались за Алеандром.

— Отойдите! — крикнул он монахам. — Вы приметесь за дело только тогда, когда я вам прикажу!

Старший монах с облегчением кивнул. Он поспешно сунул в руки Алеандру свой факел и подал знак остальным монахам, которые тут же отошли назад, на ступени собора.

Алеандр с молчаливым презрением посмотрел им вслед. Потом он поднял руку и выждал некоторое время, но его ожидание оказалось совершенно напрасным, потому что народ и не думал успокаиваться. Тогда он прокричал так громко, как только мог: