Книга Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

Но, как только шок от неожиданного нападения прошел, мне удалось осмотреться. У противоположного берега было безопасно, и я приложил все оставшиеся силы, чтобы доплыть туда.

Между тем пули продолжали свистеть рядом со мной, и мне то и дело приходилось уклоняться от них. Я старался плыть по преимуществу под водой, лишь изредка выныривая, чтобы набрать воздуха. Потом стрельба внезапно прекратилась, вспышки больше не озаряли берег, ропот и голоса смолкли, и воцарилась тишина. Похоже, меня оставили в покое.

Глава XXII

Противоположного берега я достиг без труда, но он оказался совершенно неприступным – таким был крутым. Я плыл вдоль него в надежде встретить выступ или бухточку, где смог бы хоть немного отдохнуть и, если понадобится опять переплывать реку, собраться с силами и с духом. Мне верилось, что вскоре мелководье или какой-нибудь подводный валун дадут моим ногам опору. Но надежды не оправдывались.

Никто из тех, кого я знаю, не сравнится со мной в искусстве плавания, однако, как и у прочих людей, силы у меня не беспредельны. Я испытал невероятное напряжение, к тому же мокрая, тяжелая от воды одежда очень сковывала и замедляла мои движения. Я бы сбросил с себя это бремя, но понимал, с какими неудобствами столкнусь, путешествуя нагишом, а потому, несмотря ни на что, хотел остаться одетым. Продолжая бороться с течением, я пытался найти место, где смог бы выбраться из воды. Увы, мои поиски были тщетными, и я стал подумывать о том, чтобы вернуться к другому берегу.

Вот уж действительно, судьба моя не знает аналогов! Есть ли конец испытаниям и страхам? Стоило мне спастись от одной напасти, как тут же возникала новая. Я выбрался из зловещей темницы в самом чреве земли лишь затем, чтобы перенести муки голода и встретиться с разъяренным зверем. Невероятным образом избежав смерти, тут же столкнулся с дикарями и был вынужден вести бесконечное, безнадежное, кровопролитное сражение с этими хорошо обученными воинами, которые с удовольствием вспороли бы мне кишки и вырвали сердце, умывшись моей кровью. Очередное спасение обернулось угрозой гибели в пучине потока, между необитаемых берегов, где, окончательно обессилев, я, вероятно, пойду ко дну, вдали от тех, кем был бы оплакан, кому небезразличен, и никто не узнает, что со мной случилось.

Прежде я почитал воду одним из любимых мест для занятий спортом, но не только: она помогала мне расслабиться, была желанной постелью. Я мог плавать часами, наслаждаясь ее чудесной прохладой и не чувствуя усталости, Она дарила покой и отдохновение. А теперь все мои навыки хорошего пловца словно улетучились. Мышцы закоченели, приходилось делать невероятные усилия, чтобы удержаться на поверхности.

Поначалу я двигался в воде с обычной быстротой и непринужденностью, но постепенно силы у меня совсем истощились. Мне уже не хватало дыхания, и я понимал, что во второй раз ни за что не переплыву реку. Оставалось держаться берега и высматривать подходящее место, чтобы наконец выбраться на сушу.

Силы все убывали и убывали. Я отчаянно нуждался в какой-нибудь опоре и продолжал плыть вдоль береговых скал в поисках выступа или дерева. Кустарники не выдержали бы моей тяжести. Порой я пробовал ухватиться за окаменевший нарост почвы, но он тут же осыпался, стоило лишь к нему прикоснуться.

Вскоре я заметил сосну, укоренившуюся в расщелине у воды. Ее ствол и крепкие корневые отростки были вне досягаемости, однако я решил попытаться дотянуться до низко нависавшей ветки. Может, по ней мне удастся добраться до ствола. Если не получится, тогда я погиб.

Со свежими силами я сделал бы это без труда, но как выпрыгнуть из воды на несколько футов тому, кто уже истощен до предела и еле держится на плаву? И все-таки я рискнул. На счастье, сучья оказались довольно крепкими, и, перебираясь с ветки на ветку, я сумел осуществить задуманное.

Еще одна опасность миновала, однако я понимал, что это лишь временная передышка и моя жизнь по-прежнему под угрозой, ибо дальнейший путь не менее тяжел и неизвестно, какие испытания уготовила мне судьба под конец, Я запрокинул голову. Пожалуй, теперь было вполне реально забраться на неприступный берег. Хотя, возможно, я опять попаду в ловушку, подобную той, из которой только что освободился. На какой-то миг мной овладело такое же отчаяние, как в подземной темнице, когда я не видел выхода, и как на вершине горы, откуда, казалось, невозможно было спуститься.

От ровной, надежной дороги меня отделяла водная гладь, но, вспоминая все пережитое за последнее время, я содрогался от одной лишь мысли, что нужно вновь переплыть реку. Теперь я испытываю стыд, вспоминая свое малодушие. Ведь сила духа, которая помогала мне до сих пор, никак не сочеталась с такой трусостью. Это было совсем не в моем характере. И вскоре отвага и стойкость вернули меня в нормальное состояние, вытеснив все недостойные чувства.

Я продолжил подъем. Ветви и корни дерева служили мне ступенями. Забравшись наверх, я сел у обрыва, чтобы передохнуть и обдумать, с какими трудностями и опасностями еще предстоит столкнуться впереди. Вдоль реки не видно было никакой дороги. Пустота, заброшенность и где-то вдалеке – несколько ферм, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Достичь одной из них стало теперь для меня основной целью. Конечно, я по-прежнему хотел бы к утру оказаться в Солсбери, но, промокший до нитки, в холодную ночь, все равно не смог бы.

Я брел по гребню горы, река все время оставалась по правую сторону. К счастью, опасных подъемов и спусков больше не было, и я тешил себя надеждой, что каждая пройденная миля приближает меня к дому дяди. Как же я жаждал увидеть наконец какие-нибудь приметы близости обжитых мест! И отклик на мои чаяния не заставил себя долго ждать. Октябрьский ветер пронзительно свистел в диких травах пустоши, скудно украшенной сухими стеблями душистого кустарника и круглыми соцветиями коровяка. За пустошью раскинулось огороженное поле, на котором возвышались плотно уложенные скирды. Вероятно, где-то неподалеку и человеческое жилье.

Тому, что голосов не слышно и огни погашены, я не удивился: в такое время люди спят. Но, подойдя к веранде, заколебался. Стоит ли стучать в дверь, тревожить хозяев, отнимать у них покой, столь сладостный после тяжелого дневного труда, столь необходимый в простой безгрешной деревенской жизни? Не поискать ли ночлега на сеновале или в амбаре?

Продолжая размышлять, я между тем осматривал дом, который являл собой пример чистоты и порядка. Сложен он был из бревен, тщательно обработанных рубанком, а не только топором и пилой. Стены выкрашены белой краской, в окнах – застекленные рамы, что в этих пустынных местах было редкостью. Обычно оконные проемы здесь никак не благоустраивали, а на ночь затыкали старыми шляпами, нижними юбками и прочим тряпьем. Поражал и фасад дома, украшенный над массивной добротной дверью карнизом с фронтоном. Все эти детали склонили меня к мысли, что в доме обитают не просто добропорядочные, зажиточные крестьяне, но, по-видимому, люди более высокой культуры, нежели большинство местных жителей.

Несомненно, я найду с ними общий язык. Не позволив им выказать милосердие и доброту, я причинил бы ущерб и себе и им. Они будут рады помочь мне в моем несчастье, у них я найду и убежище, и тепло, и хорошую пищу.