Книга Обреченная на счастье - Елена Богатырева

Я постелила белоснежную простыню, бросила поверх нее одеяло. Осторожно, словно шорох одежды мог стать чем-то вроде взрыва посреди этой ночи, разделась, предусмотрительно оставив на себе как можно больше вещей. Полежав минут пятнадцать с закрытыми глазами, я поняла, что сон вовсе не собирается принять меня в свои объятия. Мне казалось, что я слышу музыку откуда-то с верхнего этажа. То ли там что-то праздновали, то ли все это было наваждением, но слова, звучащие в такт мелодии, объясняли и мое теперешнее состояние, и, может быть даже, состояние моего соседа, который за стенкой усиленно ворочался с боку на бок и, похоже, тоже никак не мог уснуть.

«Он мне нравится», — сказала я мысленно сама себе то, что давно витало в воздухе, еще с той самой минуты, когда он сидел на полу в кафе и ошалело оглядывался по сторонам. Сказала и испугалась. Не может быть! Мужчины чаще всего вызывали у меня чувство собственной неполноценности, и, если не были достаточно настойчивы, я не испытывала к ним отвращения.

У меня были возлюбленные когда-то. Но это было так давно, что я об этом уже и не вспоминала. Один из них преподавал у нас в ветеринарном техникуме биологию. Он был на десять лет старше меня, говорил много и, как мне тогда казалось, необыкновенно умно. В любви же он был краток. Не то чтобы скуп, а лаконичен, как предложение из подлежащего и сказуемого. Этакий двучлен — и никаких тебе эпитетов.

Другой увлеченно читал стихи собственного производства и стрелял у меня трешки в долг. «В долг» — это так называлось, потому что отдавать их он не собирался. Но я не обижалась. Мне было приятно, что он сваливался как снег на голову. Трезвонил в половине двенадцатого ночи в мою дверь и сыпал рифмами прямо с порога. Потом съедал мой запас провизии на неделю и дарил мне свою любовь, как литературную премию.

Мне не нравились его стихи, но очень нравилось, как он их читал: в нем погиб большой артист. Но однажды он исчез, а через пять лет я встретила его у метро. Он сидел там с аккордеоном и пел песню «Вологда», а вокруг стеной стоял кружок пенсионеров. Перед ним был распахнут футляр от аккордеона, и кое-кто бросал туда мелкие монеты. Вид у моего друга был весьма помятый и, как говорится, спитой. Я не стала останавливаться и обнаруживать себя и быстрым шагом прошла мимо. Вслед мне несся его голос со знакомым надрывом и появившейся хрипотцой.

Вот и вся моя любовная практика. К этим мужчинам я испытывала однозначное чувство благодарности за то, что они выделили меня из толпы, подошли поближе и дали себе труд разглядеть меня попристальнее. Возможно, они тоже меня целовали, я уже не помню, но поцелуй, отправляющий в глубокий транс, был для меня открытием. Наверно, именно в этот момент сердце мое окончательно сдалось на волю своего победителя, хотя я как взрослая женщина и тем более как женщина, которая немного старше, еще пыталась призывать на помощь здравый смысл и сопротивляться.

Теперь, лежа в постели, я с ужасом припоминала, как полностью отключилась после первого же прикосновения его губ к моей щеке, и от одного этого воспоминания по телу ползли мурашки. А в небе ко всему прочему висела огромная круглая луна, освещая комнату лучше любой лампы. Музыка, или покачивания луны (или танец облаков вокруг нее?), или все мои нелепые мысли, но что-то заставило меня подняться и пойти на кухню. Мне захотелось пить. Казалось, без воды я больше не смогу прожить и минуты. Закутавшись в одеяло, я наклонилась к крану и припала к воде, как путник, скитавшийся три дня и три ночи в горячих песках Каракумов.

В тот же миг открылась дверь в соседнюю комнату, и на кухню вышел Федор.

— Привет, — сказал он, и мы расхохотались, потому что оба были в одеялах, как близнецы. — Я тоже пить хочу.

— Луна спать мешает, — пыталась оправдаться я.

— Задерни шторы.

— Но ведь я все равно знаю, что она там…

— Да?

Лунные волны стали проникать и на кухню, а музыка зазвучала громче. Судя по взгляду Федора, он все это тоже слышал и чувствовал, и реагировал на все это точно так же, как я. Мы перебросились еще парочкой каких-то незначащих фраз и разошлись, но теперь все изменилось.

Музыка добрых эльфов перешла в восторженный марш, и сердце мое забилось в том же ритме. Теперь я была почти уверена в том, что тоже ему понравилась. Еще я знала, неизвестно откуда, но все-таки знала, что, если я сейчас стукну в стенку, он незамедлительно явится ко мне с самыми любопытными намерениями. И если через час стукну — тоже явится. И даже если стукну под утро. Это было новое для меня ощущение. Я почувствовала себя чуть ли не сверхчеловеком, а точнее — сверхженщиной, в руках которой мужчина приобретает восковую мягкость. С ним можно было делать все что угодно, потому что он целиком и полностью находился в моей власти. Никакие «не может быть» больше не лезли мне в голову. Все зависело только от меня.

Я сладко засыпала, чувствуя себя впервые в жизни повелительницей, словно став на целую голову выше той Серафимы, которой всегда была. Я засыпала спокойно, будто Федор дал мне обещание, что никуда теперь не денется. Влюбленность зрела во мне как сладкий плод, и мне не хотелось торопиться срывать его до времени. Мне, может быть, даже и Федора теперь несколько дней было не нужно. Я могла бы блуждать где-нибудь в парковой зоне и вынашивать в себе это чудесное чувство, доводя удивительный плод до состояния зрелости.

Внутри открылась потайная дверь, и душа моя, намаявшаяся взаперти, устремилась пчелкой к золотисто-зеленым бескрайним лугам, разливающим запах меда на многие мили…

15

Утром я открыла глаза, как только прозвенел будильник в соседней комнате.

— Серафима, — закричал мне оттуда Федор, — подъем! А то сейчас займу ванную, будешь ждать годы!

— Я первая! — Мой голос звенел, как в детстве на пионерских зорьках во время речевки.

Когда я вышла из ванной, смыв все свои прежние горести и окрыленная только новыми чувствами, Федор спросил меня:

— Одно покоя не дает. Откуда твой хахаль узнал номер моего телефона?

— Я как-то об этом не подумала, — пролепетала я.

— Вот. — Он поднял указательный палец вверх. — Мы вчера думали совсем не о том.

И удрал в ванную. А я пошла на кухню, решив проявить хоть какие-нибудь кулинарные наклонности в виде бутербродов с маслом и кофе, если найду. Интересно, он сказал мне все это для того, чтобы донести до моего сознания первую мысль, про Клима, или вторую — про то, о чем мы с ним вчера думали? Разумеется, размышления о второй части были мне теперь намного ближе, но я никак не могла выбросить из головы первую. А действительно, как же он узнал, где я?

Не успев задать себе этот вопрос, я почувствовала, как во мне закипает незнакомое доселе чувство. Что-то похожее на негодование. И чем больше я думала о Климе, тем отчетливее оно обнаруживало себя. Я даже определила причину этого нового чувства. Оно развилось оттого, что мне мешали наслаждаться садовоогородническими трудами по доведению плода моей влюбленности до оптимальной кондиции.